Если бы ты был здесь - [118]

Что-то изменилось во мне.

Около девяти часов вечера дверь спальни открывается, и на пороге появляется Финн. Он идет на кухню, открывает холодильник, достает апельсиновый сок и пьет его прямо из пачки. Он оборачивается и видит меня сидящей на диване, в холодном свете холодильника.

– Ты сидишь в темноте, – замечает он.

Финн убирает сок в холодильник, проходит в гостиную и садится на другой конец дивана, затем включает настольную лампу, и я вздрагиваю от яркого света.

– Я думал, ты ушла.

Я не могу сдержать смеха.

– Куда я пойду? – спрашиваю я.

– Ну да, – кивает Финн. – Что ж…

Я смотрю на свои руки, сложенные на коленях. У меня чувство, будто они мне не принадлежат.

– Ты… хочешь, чтобы я ушла?

– Почему ты так думаешь? – Финн кажется искренне удивленным моим вопросом.

– Ну… ты так разозлился… Впрочем, ты имеешь на это полное право.

Я думаю о том, что сейчас не вношу свою долю арендной платы за квартиру.

– Диана, ты счастлива?

Мой взгляд взмывает к его глазам.

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю. Просто кажется… что тебя что-то беспокоит.

– Это все из-за пандемии, – отзываюсь я. – Нас всех она беспокоит.

На минуту Финн замолкает.

– Может, я неправильно выразился. Кажется, будто ты чувствуешь себя загнанной в угол. – Он отводит взгляд и принимается теребить спинку дивана. – Ты все еще хочешь этого? Чтобы мы были вместе?

– Почему ты спрашиваешь? – Я тщательно подбираю слова, чтобы мне не пришлось лгать, а Финн мог истолковать их так, как ему больше нравится.

Успокоившись, Финн вздыхает:

– Я не должен был выходить из себя. Мне очень жаль, что твоя мама заболела.

– Прости, что заразила тебя.

Уголок его рта приподнимается.

– Мне все равно нужен был отпуск.

Два дня спустя мне сообщают о том, что мама находится при смерти. Вы могли бы решить, что общаться с ней по FaceTime, когда она без сознания, – плохая идея, особенно учитывая, сколько энергии я тратила на нее, будучи ребенком, ничего не получая взамен. Я же чувствую себя просто глупо. Медсестра держит iPad возле кровати моей мамы и делает вид, что не слушает наш разговор. Я смотрю на маму, свернувшуюся калачиком под одеялом, и пытаюсь придумать, о чем бы с ней поговорить. Финн уверяет, что сказать ей хотя бы пару слов крайне важно, даже если я считаю, что она меня не слышит. Она вполне в состоянии воспринимать мои слова.

Он прав. Сообщение может исказиться, но оно непременно достигнет адресата. Мой голос может быть легким ветерком в том мире, где она теперь находится.

Финн сидит рядом со мной. Когда у меня заканчиваются слова, он вступает в диалог и с воодушевлением рассказывает о том, как мы познакомились, как он учил меня правилам бейсбола, как он уверен в том, что в нашей квартире водятся привидения.

Последнее, что я говорю маме: она может уйти, если так надо.

Кажется, она ждала этих слов от меня всю свою жизнь, потому что меньше чем через час «Гринс» перезванивают мне и сообщают о маминой смерти.

Я делаю все, что от меня требуется в данном случае, но каким-то странным, отстраненным образом – решаю кремировать мамино тело, решаю не устраивать похорон. Помню, еще в детстве я узнала, как индейцы изготавливают свои каноэ – они выжигают сердцевину бревна и вырезают его внутренности. Именно такой я себя и чувствую. Выжженной, исцарапанной, одеревенелой.

Я так долго злилась на маму, которую видела так редко, а теперь… я скучаю по ней.

Удивительно, как легко кто-то может уйти из вашей жизни. Это все равно что стоять на пляже, отступить назад и увидеть, как море и песок поглощают ваш след, как будто его там никогда и не было. Горе оказывается очень похожим на одностороннюю видеобеседу по FaceTime. Это зов без ответа, эхо привязанности, тень, отбрасываемая любовью.

Но если вы больше не можете что-то видеть, это не делает что-то менее реальным.

В тот день, когда мы получаем сообщение о том, что можем забрать урну с прахом моей матери, «Нью-Йорк таймс» публикует ее некролог в разделе «Те, кого мы потеряли из-за ковида». В нем говорится о ее карьере фотографа и Пулицеровской премии. Цитируются ее коллеги из «Нью-Йорк таймс», «Бостон глоб» и «Ассошиэйтед пресс», а также знаменитые фотожурналисты Стив Маккарри и сэр Дон Маккаллин. Ее называют величайшей женщиной-фотографом XX века.

Однако самая последняя строка некролога посвящена не ее искусству.

Я беру газету с собой в спальню и забираюсь вместе с ней под одеяло. Я перечитываю это предложение вновь и вновь.

У нее осталась дочь.

Впервые с тех пор, как мне позвонили и сообщили о смерти мамы, я плáчу.

Глава 15

Уйди.

Глава 16

Мои глаза опухли и не открываются.

Солнце встает.

А я – нет.

Глава 17

Неужели я единственный человек в мире, кому довелось дважды пережить смерть матери?

Глава 18

– Ладно, Плакса Миртл, – говорит Финн, – пора прогуляться.

Он сдергивает с меня одеяло, и из моей груди вырывается стон. Я пытаюсь вновь натянуть одеяло на себя, но Финн садится рядом и обхватывает моими руками кружку кофе.

Кажется, у меня снова дежавю.

Подчиниться его воле – самое простое для меня решение. Поэтому я переворачиваюсь на другой бок и, моргая, смотрю прямо на Финна.

– Сначала ты примешь душ, – приказывает он, – а потом мы пойдем на прогулку.