Если бы ты был здесь - [114]

– А что случилось с ложкой?

– В конце концов она стала ярко-красной, как уголь. Я дотронулся до нее и обжег руку. Было чертовски больно! Я начал кричать, и внезапно комната исчезла, как будто была сделана из бумаги, и все, что я слышал, – это чьи-то крики, и все, что я чувствовал, – это жуткая боль. Я открыл глаза и увидел фельдшера, который колотил меня в грудь, веля мне оставаться в живых.

Я чувствую, будто у меня комок в горле.

– А что было потом? После того, как ты вернулся?

– Ну… тебе ли не знать. Мне никто не поверил.

– Даже твоя семья?

Эрик отвечает не сразу.

– У меня была невеста, – признается он. – Но мы расстались.

Я пытаюсь что-то сказать, но слова застревают у меня в горле.

– Ты знаешь, что такое ОСП? – спрашивает он.

– Нет.

– Околосмертные переживания, – поясняет Эрик. – После выписки из больницы я одержим идеей узнать о них побольше. Это когда кто-то, находясь без сознания, словно бы воспаряет над своим телом, или видит человека, который умер много лет назад, или что-то в этом роде. Десять или двадцать процентов людей испытывают их после несчастного случая или остановки сердца.

– Я читала на Facebook об одном фермере, – говорю я взволнованно, – который клялся, что во время шунтирования, находясь под наркозом, он видел, как хирург танцевал победный танец. Фермер рассказал об этом после операции, и врач был крайне удивлен, потому что во время операции действительно исполнял подобные движения, давая медсестрам указания.

– Ага, это оно самое, – соглашается Эрик. – ОСП испытываются во время остановки сердца, когда мозг неактивен. Ты когда-нибудь видела МРТ человека на последней стадии альцгеймера?

Я чувствую, как мурашки пробегают у меня по спине.

– Нет.

– На нем отлично видны повреждения мозга. Однако нередко незадолго до смерти пациенты с деменцией начинают мыслить ясно и общаться как нормальные люди. Даже несмотря на то, что их мозг сильно поврежден болезнью. Это называется предельной ясностью сознания, и медицинского объяснения этому явлению нет. Вот почему некоторые неврологи считают, что ОСП необязательно говорит о нарушении мозговой деятельности. Большинство людей думают, что кора головного мозга играет очень важную роль в осуществлении высшей нервной деятельности, но что, если это не так? Что, если это всего лишь фильтр и во время ОСП мозг немного отпускает поводья?

– Расширение сознания, – соглашаюсь я. – Как ЛСД-трип.

– Не совсем, – возражает Эрик. – ОСП гораздо точнее и детальнее.

Неужели это правда? Неужели человек может осознавать что-то, когда его мозг в отключке?

– Но… если сознание не является продуктом мозговой деятельности, то откуда оно берется? – спрашиваю я.

– Ну, если бы я знал, то не работал бы курьером по доставке воды в офисы, – смеется мой собеседник.

– Так вот чем ты сейчас занимаешься? Изучаешь неврологию на досуге?

– Ага, – соглашается Эрик, – в свободное от интервью время. Не могу передать, как это здорово – беседовать с кем-то, кто не считает меня сумасшедшим.

– Тогда зачем ты даешь эти интервью?

– Чтобы разыскать ее, – просто отвечает он.

– Думаешь, твоя жена – не плод твоего воображения?

– Я это знаю наверняка, – уверенно говорит Эрик. – Как и наша с ней девочка. Иногда я слышу ее смех, но, когда оборачиваюсь на звук, ее нигде нет.

– Ты ездил в Кентвуд?

– Дважды, – отвечает он. – И непременно поеду вновь, как только снимут карантин. А ты разве не хочешь их найти? Того парня и его дочь?

У меня перехватывает дыхание.

– Не знаю, – признаюсь я. – Я должна быть готова к возможным последствиям.

Эрик потерял невесту, он все понимает.

– До несчастного случая я был католиком.

– Я читала об этом.

– Я никогда не видел ни одного мусульманина. Я не знал, что в моем городе есть мечеть. Но есть вещи, которые я узнал только сейчас. Они стали частью меня. – Он ненадолго замолкает. – Ты знала, что сунниты верят в Адама и Еву?

– Нет, – вежливо отвечаю я.

– Однако есть отличия. Согласно Корану, Бог еще до сотворения Адама знал, что поместит его вместе с потомством на землю. Это было не наказание, а план. Но когда Адам и Ева были изгнаны, то оказались на противоположных концах земли. Им предстояло снова найти друг друга. И они встретились на горе Арарат.

Эта версия мне нравится больше – в ней меньше стыда и больше судьбы.

– Ты не чувствуешь себя виноватым? – спрашиваю я. – За то, что скучаешь по человеку, которого все считают плодом твоего воображения? Особенно сейчас, когда из-за вируса люди теряют близких каждый день? Теряют кого-то настоящего, кого они никогда больше не увидят?

Эрик на мгновение замолкает, а потом спрашивает:

– А что, если сейчас ему говорят о тебе то же самое?

Китоми сообщает мне, что получила предложение продать свой пентхаус. От китайского бизнесмена. Мы обе теряемся в догадках, зачем какому-то китайцу понадобилось перебираться в страну, президент которой называет ковид уханьским гриппом.

– Когда вы переезжаете? – спрашиваю я.

Китоми поднимает на меня глаза. Ее руки мягко лежат на перилах окаймляющей водохранилище Центрального парка тропинки.

– Через две недели, – наконец отвечает она.

– Так скоро…

– Да неужели? – с улыбкой возражает Китоми. – На самом деле я ждала этого тридцать пять лет. – (Мы наблюдаем, как стая скворцов внезапно взмывает в небо.) – Вы будете разочарованы, если я откажусь выставлять Тулуз-Лотрека на аукцион? – интересуется она.