Если бы они могли говорить - [17]

Волки долго скитались по полям, и никаких следов, кроме волчьих, тогда днем с огнем было не сыскать. Наконец, их кровавые деяния надоели крестьянам, они организовали облаву и прогнали волков в леса. Тогда-то и появился в здешних местах волк-одиночка. Вначале он сильно хромал — таким видел его и пастух Петр. Не было никакого сомнения, что это была та самая волчица, которая теперь хозяйничала в округе. Раненная, она ушла от облавы, а теперь, видно, скрывалась в буйно заколосившемся поле. Благо хлеба стояли высокие.

Однажды, когда Давидко вернулся с пашни, Петр встретил его словами:

— Была волчица, да вся вышла! Братья Энчевы из Сарнено, ты ведь их знаешь, нашли ее логово и забрали у нее волчат. Троих. В село принесли.

— Врешь! — недоверчиво сказал Давидко.

— Зачем мне врать, истинный бог — принесли. Сейчас за ней охотятся, выслеживают, хотят и волчицу убить. Ты ведь знаешь, братья Энчевы — добрые охотники, они ей покажут, где раки зимуют!

Но волчица, наперекор всем предсказаниям, как сквозь землю провалилась. Тщетно братья Энчевы рыскали по всей округе, пытаясь напасть на ее след — все было напрасно. Никто ее не видел в последнее время, никто ничего не мог сказать. После того, как у нее отняли волчат, она словно испугалась и покинула здешние места. Только те крестьяне, которые ездили на мельницу мимо Имяретского леса, рассказывали, что слышали, как где-то в чаще жалобно воет волк.

Так прошла неделя и больше. Но вот однажды волчица самым коварным образом напомнила о себе. Недалеко от леса стояла кошара, в которой держали семьдесят, а то и побольше коз. Одним утром половину коз нашли задушенными волком. Пострадала и другая скотина. Искусанный волком скот пришлось прирезать. Но самое страшное произошло в Сарнено, где держали волчат. Однажды ночью в селе поднялся переполох. Братья Энчевы тогда были в отъезде. Кто-то бродил по селу, пугая скот. Мычали коровы, визжали поросята, кудахтали куры, захлебывались лаем собаки. Никто из крестьян даже носа не смел высунуть. Только один более смелый крестьянин выглянул в окно и увидел при лунном свете волчицу: длинную, поджарую, с набухшими сосками. Она стояла, высунув язык, а бока ее тяжело вздымались. Было видно, что она страшно устала…

Наутро проверили — в селе не осталось двора, где бы не обнаружили мертвую скотину, все равно, что чума ее выкосила. Пастух Петр выглядел серьезным и озабоченным.

— Ну, Давидко, что ты на это скажешь, а? — сокрушался он. — Значит, волк — тот же пес, так по-твоему? А видел, что он натворил в Сарнено? Берись за ум, парень, а то без овец останемся. Если принесет ее сюда ветром…

— Пусть только сунется, — смеялся на это пастушок. — Пусть только сунется, без хвоста останется!..

А волчица будто услышала эту угрозу. Однажды к вечеру, когда сумерки опустились на землю, она неожиданно напала на стадо и унесла овцу — схватила ее на глазах у Давидко. И понесла, да как понесла! Полоснув ее по горлу, волчица забросила овцу себе на спину и помчалась прочь. Давидко кликнул собак — те бежали где-то позади стада, замахнулся и палкой, но испуганные овцы шарахнулись в сторону — Давидко даже подумал, что неподалеку бродят и другие волки, — а волчица тем временем скрылась из виду, растворилась во тьме. А на другой день на том месте, где волчица съела овцу, можно было видеть лишь пару клочков шерсти.

Давидко разом переменился — стал хмурым, молчаливым. Петр не смел даже заговорить с ним. И хотя пастушок глаз не спускал со стада, волчица пришла снова. И произошло нечто странное, наперекор и его характеру, и его силе: он снова растерялся, и только остолбенело наблюдал в призрачном свете луны за тем, как волчица уносит очередную овцу. На этот раз она не несла ее на спине, а, схватив зубами за бок, толкала вперед, заставляя бежать впереди себя, подгоняя ее ударами хвоста, словно пастушьей палкой. И на этот раз, удалившись на достаточно безопасное расстояние, волчица разорвала и съела овцу.

После этого случая Давидко зажил как в лихорадке. Он громко рассказывал Петру, как это произошло, оправдывался, объяснял, что помешало ему расправиться с волчицей, жестикулировал. Голос у него был тоненький, срывающийся, как у ребенка, и не соответствовал его огромному телу. Но потом он разом умолкал, задумывался, подперев лицо ладонью, глаза его наполнялись слезами.

А в это время волчица разбойничала вдали от имения. Братья Энчевы караулили ее у логова, но она как будто отгадывала их намерения, и приходила туда, где их в тот момент не было. В лесных урочищах им удалось отыскать еще несколько мест, где она пряталась с волчатами и о которых они раньше не знали. Там были разбросаны кости или головы жертв волчицы, еще совсем свежие, окровавленные, облепленные мухами.

Иногда волчица совсем близко подходила к поместью, пробиралась между стадами — об этом потом узнавали; пробегала мимо коров, которые паслись вместе с телятами, но уходила прочь, так никого и не тронув. Но она была неподалеку — по ночам, где-то в поле, в темноте, раздавался жуткий волчий вой. Мощным, страшным был этот вой, но порой прерывался, слабел и постепенно затихал, а иногда становился хриплым, прерывистым и обрывался, а то тянулся жалобно, скорбно, словно звал кого-то…