«Если», 2002 № 10 - [81]

— Аплоадом, — честно признался я.

— Ого! — Маришка открыла глаза, чтобы поэффектнее их закатить.

— Вот это эвфемизм!

— Это не эвфемизм, а процесс загрузки файлов со своей машины на сервер заказчика, — пояснил я. — Просто ночью интернет бесплатный, а под утро коннект самый надежный.

— Экономный! — похвалила она. — Значит, пока жена мерзнет под двумя одеялами, он там наслаждается утренней коннекцией!

Я смолчал. Я всегда знал, что любить эту женщину — удовольствие ниже пояса. Только сказал:

— Это еще вопрос, кого из нас чаще по ночам не бывает дома.

Глядел я при этом в сторону и вместе с тем, как вскоре выяснилось, в воду.

А наутро Маришка явилась домой вся зеленая.

И вновь четвертый, зеленый

— Нет, ты представь! — попросил я. — Изменил Маришке — мысленно! — причем с ней же, только семнадцатилетней. Это преступление?

— Еще какое! — паясничал Пашка. — Семнадцатилетней — это, скажу тебе, такая статья…

— Ты подумай — мысленно! — с пьяной настойчивостью повторил я. — И тут же наказание! Ладно бы за поступок, но за намерения-то! Вот скажи мне как ме… милиционер программисту…

— Веб-дизайнеру, — с усмешкой поправил Пашка.

— Хорошо, веб-дизайнеру. Скажи, карает УПК за преступные намерения или нет?

— Нет, только за осуществление.

— Ни мыслей, ни фантазий, ни воспоминаний, — я подвел итог. — Так как же нам теперь жить?

— Честно, — ответил Пашка. — Живи настоящим. И цени то, что имеешь.

Я чуть не поперхнулся, пораженный глубиной высказывания. Вот уж от Пашки подобного не ожидал! Я, кстати, не рассказывал, как он подкладывал чистые листочки в середину дипломной работы — для придания объема? А как, играя в DOOM, вместо постоянного бессмертия каждую минуту брал с клавиатуры временное? Так, заявлял он, честнее… И этот человек будет учить меня жизни и честности?

Я возмущенно опустошил бутылку одним затяжным глотком и потянулся за следующей.

На кухне мы были одни. Лишь изредка в беседу пыталось вклиниться негромкое урчание холодильника. Отбрасывал мягкие тени приглушенный плетеным абажуром свет с потолка. На столе в двух блюдцах разместилась закуска — тонкие кружочки копченой колбасы и ноздреватые ломтики сыра. Бутылки с этикеткой «Клинское» выстроились в два ряда: на столе вдоль стены — полные, на полу вдоль плинтуса — пустые.

Кухня — идеальное место для обстоятельных мужских разговоров под пиво. А чем еще заняться нам, лишенным женского общества?

Маришка умчалась на работу на два часа раньше обычного. Чтобы прямо в студии послушать свежую «Кислую десятку».

«Так послушай здесь! — предложил я, кивнув на магнитолу. — Или собственную частоту забыла?»

«Что ты! — возразила она. — Слушать мало, это нужно видеть! Знаешь, как Антошка во время эфира лицом работает? Странно, что его до сих пор на ТВ не переманили».

А сразу после ухода Маришки пришел Пашка и бережно сгрузил на пол прихожей пару гремящих пакетов. Как нельзя кстати!

Я был благодарен ему. За пиво, за то, что выслушал меня без профессиональных своих штучек: не перебивал, не светил в глаза мощной лампой и не бил по лицу. Шучу…

Пашка слушал молча. С пониманием. И когда я завершил рассказ словами: «И тут, слава Богу, все закончилось», подвел под сказанным косую черту.

— Значит, и ты, Санек, — сказал он. — Сначала княжна, потом уборщица, писатель, теперь еще ты. Причем двое последних гарантированно не имели с так называемым толстым самаритянином никаких контактов, кроме аудио-визуальных. Так?

— Так, — согласился я и внес уточнение: — Только самаритянин не толстый, а добрый.

— Не уверен. Но эта загадочная личность привлекает меня все сильнее. Побеседовать бы с ним в частном порядке. Ребят из соседних ведомств привлекать пока не хочу: нет состава. Никто ведь, если разобраться, не пострадал. Вот ты — чувствуешь себя потерпевшим?

— Я? — Я прислушался к внутренним ощущениям. Приятное тепло изнутри распирало грудь, взгляд постепенно терял пристальность, движения стали плавными и расслабленными. — Кажется, нет.

— Ну вот. А подозрения ваши и домыслы звучат, ты извини, довольно дико. Человеку непосвященному их лучше не высказывать, не то быстро загремишь куда-нибудь в лечебно-оздоровительное. Кстати, обследовать бы тебя…

— Я и не высказываю. Только тебе.

— Зря вы вчера без меня в «Игровой» поехали. Стоило бы прижать этого бомжа-распространителя посильнее. Теперь-то он, если не полный идиот, снова там не скоро появится.

— Извини, не сообразил тебя позвать. Время поджимало, да и телефона под рукой не случилось. А разговаривать с ним, по-моему, бесполезно. Это как… — Я заглянул в бутылочное горлышко, подбирая близкое Пашке сравнение. — Все равно что после двух лет работы на Прологе пересесть на Си. Совсем другой язык. Настолько другой, что мозги плавятся.

— Любой язык при должном усердии можно развязать, — заметил Пашка и улыбнулся, показывая, что пошутил. — Я имел в виду, освоить. Подай-ка открывалку!

— Ты как назад поедешь? — спросил я.

— Быстро, — ответил он задумчиво.

— А гибэдэдэйцы?

— Не заметят, — отмахнулся Пашка, и от этого движения пара «бульков» пива ушла мимо кружки. И чего ему не пьется, как всем нормальным людям, из бутылки? — У меня тонированные стекла, — добавил он, глядя на растекающуюся по пластику стола пивную лужицу.