«Если», 2001 № 06 - [71]

Где-то в верхнем углу левого обзорного экрана было заметно несколько точек, которые компьютер обозначил красными стрелочками. Это означало, что то были не небесные тела, но корабли. Военные. Это не удивило Смоляра: корабли явно перекрывали направление на Горм. Смоляр усмехнулся: курс его был проложен вовсе не туда. Сам Горм был виден дальше, на верхнем обзорном. Пока еще его можно было наблюдать; но это продлится очень недолго, какие-то минуты — а потом планеты вовсе не станет. Пожалуй, они не успели эвакуировать всех людей — правда, их на Горме и не так много, планета не жилая, а лишь промышленная, работают вахтами — там большая химия громадного концерна «Менд АО», никак не желавшего налаживать нормальные отношения со Смоляром — иными словами, отдать контрольный пакет. Интересно: что-то будет с ними на бирже завтра? Вот где сейчас настоящая паника: в правлении «Менда». Они все понимают, но сделать ничего уже не могут. Думать всегда надо вовремя! Это, кстати, относится и к Стойку: согласился бы на выдвинутые условия — и спокойно досидел бы свой срок. Теперь же он уже политический покойник.

Кстати, не забыть о записанном заранее обращении к нему и оставить на орбите бывшего Горма кристалл в маячке вместе с традиционной визиткой: все равно доказать ничего не удастся, а текст разойдется по всей Галаксии. Результат он увидит, как только вернется домой. Теперь уже скоро. Он успел даже соскучиться по дому.

Загудел зуммер: это означало, что пора готовиться к действию. Смоляр снова мысленно проговорил формулы Триады, выведя их на экран, чтобы были постоянно перед глазами: непростительно было бы ошибиться или хотя бы сбиться с ритма, в котором следовало произнести формулы. Смоляр не задумывался над могучими и таинственными механизмами и процессами, какие включались при произнесении этих звуков; логика тут не помогала: звук, как известно, не распространяется в пустоте, и тем не менее… Впрочем, еще и сегодня люди до конца не поняли, что такое пустота; да и могли ли понять?

Он включил реверс. Подождал, пока «Сатир» не уравновесился относительно далекого Горма. Здесь — нужная точка. Только в ней должны быть произнесены формулы. А сейчас — последняя подготовка: круг… звезда… двойной крест… Сделано.

Теперь он следил уже за секундной, а не минутной стрелкой. Наверное, слишком напряг зрение: заболели глаза. Ничего, он выдержит.

Вот он, миг истины!

Смоляр глубоко вдохнул. И начал произносить. Глаза его не отрывались от Горма на экране: хотелось видеть, как планета обратится в ничто. Она не взорвется — просто исчезнет. Итак… итак…

Он закончил. Подождал секунду-другую.

Горм по-прежнему безмятежно светился вдали.

Не может быть!

На всякий случай он повторил формулу еще раз. Хотя и понимал уже: не получилось. Почему-то не вышло.

Горм был неподвижен. А вот группа кораблей переместилась. Огоньки со стрелками расползлись по экранам. Теперь они виднелись уже со всех сторон.

На мгновение у него затуманилось в глазах. А когда прояснело, Смоляр механически провел взглядом по экранам и потряс головой, отказываясь верить.

Обстановка вокруг корабля была совсем другой. Он находился далеко от нужной точки. Очень далеко. И никакая триада тут не могла подействовать.

Как он оказался здесь?

Потом, потом. Сейчас надо скрываться. Военные корабли приближаются со всех сторон. Но еще можно выскользнуть. Включить двигатели на максимальное ускорение, и…

Голос ворвался в приемник — хриплый, командный, армейский голос:

— «Сатир»! При попытке стартовать будете уничтожены: вы на прицеле у каждого корабля эскадрильи.

Ладно. Они, как всегда, ничего не смогут доказать… Они никогда и ничего не докажут!

15.

— Ну что же, — сказал Ястреб. — Все снято и записано, включая обстановку, что показывали приборы, и формулы, которые он произносил вслух дважды — хотя, полагаю, для суда хватило бы и одного раза.

Младой скептически поджал губы:

— Интересно — а как ты докажешь, что это именно формула уничтожения, а не просто набор звуков? Думаю, проводить следственный эксперимент, уничтожая Горм, никто не станет.

— Доказательства есть в Обители, — сказал Ястреб спокойно. — У отца Исиэля. Вполне уважаемый свидетель. Или, скорее, эксперт.

— Ты же говорил, что у них нет и не было этого в записи!

— До последнего «носителя». Но покончивший с собой Посвященный был патриотом своего монастыря. И не мог умереть, не оставив записанным то, что иначе с ним исчезло бы невосстановимо. Он записал и спрятал у себя в келье. Знал, что будут искать — и найдут.

— Патриот! — сказал Младой иронически. — Продал тайну!

— Не для себя. Ради Обители! Так они получили деньги и на новое строительство, и на реставрацию. Он не верил, что кому-то может прийти в голову использовать формулы в деле. Вероятно, Смоляр представился ему страстным исследователем, каковым, кстати, и является — в своей области.

— Но ведь на приборах записана совсем не та обстановка, в которой он находился в действительности?

— Это пусть решают судьи. Думаю, запись его обращения к Президенту перевесит. Так или иначе, свое дело мы сделали.

Младой поднял свой стаканчик. Выпил. Вытер губы.