Еще одно путешествие на край земли - [66]
Я с уважением посмотрел на его руки.
— Сколько времени уходит на сооружение алюминиевого дома?
— Когда первый раз ставили, четыре месяца провозились. Теперь же ставим его за пятнадцать дней. Сваи забиваем два-три дня, еще два-три дня идут на сборку, а остальное время — на доделки.
— А сколько человек работает?
— Восемь — десять. Я сам — бригадир. Строители у нас не новички, не один раз здесь побывали. Вот в эту зимовку нам поздно подвезли материал, только в марте. Пришлось строить в апреле — мае. Зима в разгаре. Щиты ветер, как картонки, из рук вырывал, швырял их по станции — того гляди, изуродует, а ничего, строили. — И бригадир гордо посмотрел на меня.
— У меня здесь товарищ перезимовал,— сказал я, — Феликс. Тоже не в первый раз, но устал он после этой зимовки.
— Знаю его, — подтвердил строитель. — Я с ним недавно говорил. Устал, конечно. И я тоже устал. Теперь отдыхать буду. Года три-четыре никуда не поеду.
— А потом вернетесь сюда?
— Сюда? Может, и вернусь. Вложено много...
Неподалеку от кают-компании находится столб с указателями расстояний до различных географических пунктов. Это тоже нововведение. Я направился туда. Ко мне подошел Слав — болгарский писатель и журналист, только что прибывший на Молодежную.
— Ну-ка щелкни меня, попросил он, — на фоне этого географического чуда. — И он протянул мне свой фотоаппарат.
Все указатели, кроме одного, смотрели на север, в сторону моря, где за Южным океаном лежали другие материки.
Лишь одна стрелка глядела на юг, назад, в сторону ледникового щита. На стрелке надпись:
«Южный полюс — 2486 км».
Две с половиной тысячи, можно сказать, рукой подать по сравнению с гигантскими расстояниями до Европы.
Перед тем как покинуть Антарктиду, полярники традиционно фотографируются около столба расстояний.
— А до Софии будет меньше 13 тысяч, — подсчитал Слав. Чувствовалось, он огорчен тем, что на станции нет соответствующего указателя.
— А это что? — показал он на затесавшуюся в середину стрелку: «Сберкасса № 1991 — 14 247, 85 км» — и поняв, расхохотался:
— Сюда заработок вам перечисляют!
— Мне пора на судно, — сказал я ему. — А то погода испортится, запуржит — застряну на станции, а вечером мне выходить на разгрузку. — И, словно подтверждая правоту моих слов, над нашими головами в сторону моря прострекотал вертолет.
— Я тебя провожу, — вызвался Слав.
Мы вернулись в кают-комнанию. Здесь уже стоял Санин вездеход.
— Садитесь, садитесь, всех довезу, — Саня сверкал своей цыганской улыбкой.
Вездеход взобрался на соку, где садились вертолеты. Очередной вертолет уже запустил двигатель.
Спасаясь от ураганного ветра, поднятого лопастями винта, мы отошли со Славом подальше на сопку, за здание ракетного павильона. Здесь я увидел гранатовые гнейсы и вспомнил, что обещал их пассажирскому помощнику. Отколов несколько увесистых образцов, я передал свой молоток болгарину, который захотел последовать моему примеру.
С вершины сопки были видны почти все холмы Молодежной, похожие на верблюжьи горбы, — крошечный скалистый оазис среди ледяной пустыни. И на этих голых скалах, изборожденных антарктическими ураганами, на этой холодной земле, где не растет ни одной травинки, а в расщелинах прячутся жалкие кустики мхов и лишайников, вырос аванпост человеческой цивилизации, который не без основания можно считать столицей Антарктиды.
— Посмотри, — обратился ко мне Слав. Он разложил на носовом платке коллекцию из десятка антарктических камушков, некоторые с куртинками мхов и лишайников. — Я дочке обещал в школу.
Я стал разбирать его камни.
— Этот, темный, — биотит-амбриболовый гнейс, а вот с красными зернами — биотит-гранатовый. Это самые древние породы оазиса, образовавшиеся около миллиарда лет назад. А вот более молодая жильная порода — пегматит, в нем, видишь, среди полевого шпата кристаллы слюды — биотита. Когда-то давно такая слюда шла на окошки для керосинок. А это чистый кварц, тоже, очевидно, жильный. Породы здесь однообразные. А определить лишайники и мхи не сумею, не специалист. Кстати, на многих зарубежных станциях мхи и лишайники — объекты охраняемые, собирать их запрещено, ведь их в Антарктиде немного.
— А камни можно?
— Пока можно.
— И драгоценные тоже?
— Драгоценные нужно еще найти. 99% горных пород здесь подо льдом.
— Так растопить его надо.
— Растопить-то, может быть, и можно, только к каким последствиям это приведет?
— А, да, вспомнил: я читал, что уровень океана тогда поднимется и его воды затопят берега, Голландия вся под воду уйдет.
— Вот-вот, — подтвердил я.
Вскоре прилетел вертолет, и начали грузиться. У некоторых зимовщиков было довольно много чемоданов, ящиков — наверно, везли с собой разные коллекции, подарки. Все были сильно возбуждены, торопились влезть в кабину, словно боялись куда-то опоздать. В вертолет набилось человек двадцать пять.
— Осторожно, не садись на мой чемодан, — предупреждал один зимовщик другого, — помнешь.
— Черт с ними, с чемоданами, — ведь домой возвращаемся! — воскликнул уже знакомый мне бульдозерист.
