Еще один «очарованный странник» - [50]

Те, кто, как А.Зиновьев, публиковался за рубежом, пришли к читателю раньше других. Но постепенно подтягиваются и те, кто мало публиковался при жизни или не публиковался вовсе. Например, М. Петров. Теперь – В.Крылов.

Интеллектуальную историю СССР, сложную историю взаимодействия интеллектуала с коммунистическим порядком еще предстоит написать. Но для этого сначала надо издать и прочитать работы советских интеллектуалов, прежде всего тех, кто выламывался из системы ритуальной имитации познания, ломал, подрывал ее. Без этого мы не только рискуем остаться в полной уверенности, что та мутная волна всякой всячины, которая с конца 80-х – как только «начальство ушло» – выплеснулась на страницы газет и журналов, и есть единственное советское наследие, за которое, на самом деле, еще более стыдно, чем за догматизм и вульгарный марксизм совдепии.

Впрочем, одно вытекло из другого: бывшие атеисты стали православными, марксисты – либералами; те, кто писал о Марксе и Ленине, теперь признаются, что потаенно имели в виду Канта и Гегеля (а завтра окажется – Платона и Аристотеля – в зависимости от конъюнктуры; люди-трава, как сказал бы Герцен). Вытекло и растворилось, и всему этому недвусмысленно указано на дверь.

Мы сами напрудили лужу

со страху, сдуру и с устатку.

И в этой жиже, в этой стуже

Мы растворились без остатка.

Мы сами заблевали тамбур.

И вот нас гонят, нас выводят.

(Т.Кибиров)

Однако, думаю, быть выведенными и забытыми суждено не всем. Это не относится к тем, кто искал истину, к тем, у кого, как у героев того же стихотворения Т.Кибирова,

...под габардином, все же,

Там, под бостоном и ватином,

Сердца у нас, скажи, Сережа,

Хранили преданность Святыням!

115

Ведь мы же как-никак питомцы

С тобой не только Общепита,

Мы ж, ексель-моксель, дети солнца,

Ведь с нами музы и хариты...

Да, в рамках советского «научного общепита» были и свои островки, точки изысканной интеллектуальной кухни, и у них были реальные достижения.

Творчество Владимира Васильевича Крылова – одно из таких достижений, причем не только интеллектуальных, научно-теоретических, но и духовных, гражданских, ведь само это творчество было сопротивлением. Сопротивлением как Системе, так и системе-среде, которая в рамках Системы претендовала на монопольное обладание интеллектом, интеллигентностью и научным познанием, но на самом деле в лучшем случае имитировала все это и, как положено любой имитации, фикции, ненавидела Настоящее, Подлинное. Крылов был Настоящим; он был свежим дуновением в затхлости, в удушливой атмосфере. Будучи, как почти всякий русский человек, склонен к юродству и смирению (тому самому, которое паче гордости), он мог бы сказать о себе словами Бродского:

Гражданин второсортной эпохи, гордо

признаю я товаром второго сорта

свои лучшие мысли и дням грядущим

я дарю их как опыт борьбы с удушьем.

Думаю, это прекрасная эпитафия Крылову. По крайней мере, ему, склонному к тому смирению, что паче гордости, она бы понравилась.

XXVII

Десять лет назад, в конце слякотного, промозглого декабря 1989 г., хоронили Крылова. Тело забирали из морга на Пироговке. Опять Усачевка. После жизни, Крылов оказался там, где эта жизнь начиналась.

Гроб был сбит из мерзлых досок, они оттаяли, набухли, отяжелели, и потому гроб оказался очень тяжелым – его с напрягом тащили шесть мужиков, да еще два страховали по бокам (лестница была узкая). Вышли на улицу. Поставили ношу. В гробу лежал человек с удивительно спокойным – немертвым – лицом, словно не знающим еще (не сообщили?), что он умер всерьез. Не потому ли, что человек этот много раз испытывал судьбу и чудом, когда, казалось бы, его очередь, упорно не отправлялся на тот свет.

Долго ехали в Митино (чуть ли не через весь город). Там долго пришлось ждать – наложилось несколько похорон. Потом зал прощания. Сказаны последние слова. Вбит последний гвоздь. Гроб двинулся вниз, в предбанник небытия. А перед глазами стоит немертвое лицо Володи Крылова, лицо, которое не знает, что кончена жизнь, что жизненный путь кончен. Но, может, оно знает, что не кончен Путь?

«Твой путь не имеет принципиального конца. Он может оборваться по не  зависящим от тебя причинам. Это будет конец твоей жизни, но не конец твоего пути», – эти слова А.А.Зиновьева, которыми он закончил свои воспоминания, обращены прежде всего к самому себе, но так обстоит дело с любым творческим человеком, ибо творчество по своей природе д е ф и з и к а л и з и р у е т время.

Поэтому я говорю: Путь Крылова в науке, в мысли – продолжается. Он продолжается работами – теми, что уже были опубликованы после смерти, и теми, что будут опубликованы. Он продолжается этим очерком и в нем. Ars longa, vita brevis? Конечно.

Sed via infinitа est.