Еще один «очарованный странник» - [49]

Жизнь социально неустроенных слоев населения – это более или менее сознательное воспроизводство неустройства, будь то быт или семья, это опасная близость к границе между социальным и асоциальным. Не случайно А.Изгоев вспоминает В.Розанова, который сравнивал некоторые «отряды» интеллигенции с казачеством – бесспорным носителем многих асоциальных черт. Асоциальное внутри уже организованного общества чаще всего выступает, проявляется либо как полубогемное, либо как полулюмпенское. И здесь коренится еще одно важное и страшное – «на разрыв» – противоречие всей жизни Крылова: между высокоорганизованным и дисциплинированным интеллектуальным трудом, интеллектуальным бытованием, с одной стороны, и плохо организованным социальным, повседневным бытом и поведением – на грани полубогемы или, скорее, полулюмпенства, которое Крылов ненавидел (и вообще, и в себе) с другой. Это было еще одной его раздвоенностью, разрушительный потенциал которой нарастал с годами.

Подозреваю, что в какой-то момент, наряду с другими причинами, это привело к тому, что Крылов стал абсолютно «лишним человеком» – лишним и для caмого себя. Иногда мне кажется, что последний год своей жизни Крылов почти сознательно шел, вел себя к смерти. Однако это лишь догадка; так это или нет – мы скорее всего никогда не узнаем. Ясно одно: хроноисторически смерть Крылова символична, он умер почти одновременно с СССР и коммунизмом.

XXV

Эпохи умирают в людях: с Пушкиным умерла дворянская эпоха, со Львом Толстым и Столыпиным – самодержавная (и одновременно-пореформенная), с Ницше и О.Уайлдом (в 1900 г.) – XIX век; в середине 1990-х, со смертью десятка деятелей советской культуры, умер коммунистический порядок.

В том же месяце 1989 г., что и В.Крылов, умер А.Сахаров: я не сравниваю имена, речь не о социальной значимости (хотя для меня Крылов социально и интеллектуально более значим и важен, чем Сахаров), а о социальных знаках: т.е. умер человек, идейно диаметрально противоположный Крылову, но тоже отрицавший коммунистический порядок. Коммунизм умирал вместе со своими отрицаниями. Или так: отрицания системы умирали вместе с ним – чуть раньше (например, В.Высоцкий) или чуть позже (И.Бродский).

При этом надо помнить, что социосистемные отрицания – это не некие особые, обособленно-вынесенные сущности. Это одна и та же отрицаемая сущность, но только с противоположным, «минусовым» знаком. Кроме того, сам «минус» никогда не бывает абсолютным – у него есть и своя мера «плюсовости» Отрицания, надолго пережившие свой объект, – это, чаще всего, смешно и грустно одновременно. Такие люди, как правило, либо повторяют старую жвачку, либо вдруг проникаются любовью к бывшему объекту критики, либо теряются и замолкают – последнее порой выглядит наиболее пристойно. Как повел бы себя Крылов, доживи он до наших дней? Трудно сказать. С «демократами» он точно не был бы, с коммунистами – тоже. Честно говоря, я не очень хорошо представляю его в нынешней реальности. В стихотворении начала 70-х годов Крылов писал:

Русь – это бомба, которая

Ржавеет в земле много лет.

Ни ей, ни Лубянке не ведомо

Взорвется она или нет.

Взорвется! Ах, как это надо!

Иль совесть дешевле «сотенной»?

Будет запалом к заряду

Жизни нашей блевотина.

Бомба взорвалась – не так и не для того, как хотелось бы Крылову. «Жизни нашей блевотина» не только стала запалом к заряду; похоже, пушка-СССР ею и выстрелила во все стороны, и наступило «время шудр» – так Вивекананда называл революционные времена. Времена выхода на первый план изнанки, тени общества, продуктов социального разложения. Да, Крылов хотел взрыва, но едва ли ему понравились бы нынешние результаты. Социальная блевотина оказалась не только запалом, но и зарядом, рванувшим во все стороны. Дай Бог отмыться.

XXVI

При всей блестящей интеллектуальной, в н у т р е н н е й (в н е ш н е Крылов был советским разночинцем-неудачником) карьере, Крылову не повезло. В 70-80-е годы он обогнал свое время. Ныне, во второй половине 90-х, та традиция, которую он развивал – марксистская – крайне непопулярна и, по-видимому, какое-то время такой и останется по ряду причин, включая нарастающий провинциализм мысли (да и провинциализацию общества тоже). Поэтому я не склонен обольщаться, что у Крылова будет много читателей – и немодно (это ведь не Флоренский или, как произносят ныне особо «посвященные», «Флорээнский»), и сложно, и требует дисциплины ума. В моде скорее фарисействующие «православные», кликуши и фарцовщики от науки, а также те, кто с наивностью первого поцелуя «открывает» смысл позавчерашних западных теорий, на поливании которых грязью делал научную и социальную карьеру в советские времена.

И все же Крылов возвращается вовремя – не только потому что это дань к десятилетию со дня смерти ученого и мыслителя. Ныне, когда мы сомневаемся во всем, что касается прошлого страны под названием СССР (и правильно делаем – во-первых, потому, что сомневаться вообще полезно; во-вторых, потому, что нас слишком долго и много обманывали, а во многом мы и сами обманывали себя), работы Крылова показывают, что оригинальная мысль никогда, даже в так называемые «застойные времена» не замирала. Люди думали, обсуждали на кухнях и в курилках, писали в стол, публиковали за рубежом