Эшафот в хрустальном дворце - [15]
Ответ загадки простой: столицей оказывается место, где визуализируются провинциальные мечты. Эта тема зрительного воплощения мечты возникает в романе «Камера обскура». Решение темы и во втором романе, и в четвертом, как всегда у Набокова, неожиданно: желаемое осуществляется, но в своей жизненной полноте оно включает черты, не предусмотренные мечтой, которые и превращают ее в кошмар. Невеселые причитания певицы (с. 239) адресуются косвенно Францу. Словесная игра, сближающая содержание романа с затертой песенкой, служит пародийным указанием на демонстративную банальность выбранного сюжета.
Как уже было сказано выше, вальс, по модели которого построен роман, представляет собой ритмизированное вращательное движение пар, осуществляемое по экстатической структуре. Головокружение, как организующая текст доминанта[85], нанизывает вальсовые круги на возрастающую темпа, пока наконец не происходит перехода в другое состояние.
Роман начинается в момент рождения движения — отъезда героя в столицу, в момент качественного скачка: «Огромная черная стрела часов, застывшая перед своим ежеминутным жестом, сейчас вот дрогнет, и от ее тугого толчка тронется весь мир…» (с. 5). примечательно, что сразу же возникающему движению придается вращательный танцевальный характер: «…люди, люди, люди на потянувшейся платформе, переставляя нош и все же не подвигаясь, шагая вперед и все же пятясь, — как мучительный сон, в котором есть и усилие неимоверное, и тошнота, и ватная слабость в икрах, и легкое головокружение, пройдут, отхлынут, уже замирая, уже почти падая навзничь…» (с. 5).
От первых и до последних страниц романа кружение разворачивается все шире, все быстрее, вовлекая практически всех героев. Сцены построены хореографически и исполняются парой или несколькими парами одновременно. Танцем является «фантастический урок» торговли, который дает ночью Драйер своему племяннику. Он вводит его в огромный пустой магазин, как в танцевальный многолюдный зал: «Драйер взял его под руку и молча подвел к одной из пяти, в ряд сиявших, витрин. В ней, как в оранжерее, жарко цвели галстуки, то красками переговариваясь с плоскими шелковыми носками то млея на сизых и кремовых прямоугольниках сложенных рубашек… Но Драйер не дал Францу засмотреться; он быстро провел его мимо остальных четырех витрин: чередой мелькнули: оргия блестящей обуви, фата-моргана пиджаков и пальто, легкий полет шляп, перчаток, тросточек…» (с. 68).
Танец — прогулка Франца по ночным улицам столицы. От нее у героя, как от вальсового кружения, возникает ощущение «головокружительной, геометрической разноцветности» (с. 73). Партнершами Франца в этом своеобразном танце становятся уличные женщины: «…на каждом углу, как знак небывалого счастья, стояла светлоногая женщина, — но времени не было заглянуть ей в лицо, уже звала вдали другая, за нею — третья…» (с. 74).
Вернувшись домой, Франц чувствует себя как после танцевального вечера: «Он провел ладонями по своим теплым мохнатым ногам, вытянулся со странным ощущением кружения и легкости» (с. 74). По схеме танца разрабатываются варианты намечаемого убийства Драйера (с. 176), игра в теннис (с. 181), демонстрация манекенов (с. 210).
В кружении вальса участвуют животные: «Том и такса, оба желавшие друг дружку понюхать под хвост, довольно долго вращались на одном месте» (с. 208); насекомые: «…стекляшками кружились мухи, садясь все на то же место» (с. 11); деньги: «…деньги, находящиеся в постоянном плодотворном вращении, движутся по инерции и движутся быстро…» (с. 188); гости в доме Драйера превращаются в «одно слитное веселое существо… кружащееся вокруг самого себя» (с. 140); кружатся предметы: «Белоснежный стол на оси хрустальной вазы описал медленный круг» (с. 164), «багровая фабрика закружилась и отошла» (с. 249); в автобусе «кружащаяся лесенка» (с. 26)[86].
Общее кружение, в котором участвуют в романе персонажи и предметы, прочитывается как аллюзия на стихотворение Бенедиктова «Вальс» (1840).
Всеохватывающий танец превращает пространство романа в огромный курзал, традиционно декорированный зеркалами. Впечатление от интерьера регистрируется в ощущениях героев, в часто испытываемом чувстве «головокружительно, зеркальности» (с. 27). Герои непрерывно смотрятся в зеркала, отражаются в них, в зеркалах продолжается их движение[88].
В этом сказывается пародийная установка на игру зеркальных отражений в «Петербурге» Андрея Белого, при помощи которой создается мистическое апокалиптическое пространство в романе.
Также как и вальс, роман «Король, дама, валет» представляет законченный экстатический период. Он начинается с рождения движения (см. приведенную выше цитату), т. е. качественного скачка, и завершается другим — переходом движения в звук.
В финале Франц, измученный страхом, что Марта выживет, возвращается к морю и узнает о ее смерти. Он идет в свой номер: «Приложив ладонь ко рту, чтобы как-нибудь удержать смех, душивший его… Смех, наконец, вырвался. Он рванул дверь своей комнаты. Барышне в соседнем номере показалось спросонья, что рядом, за стеной, смеются и говорят, все сразу, несколько подвыпивших людей» (с. 260).
Книга Норы Букс, известного французского литературоведа, профессора Сорбонны, рассказывает о жизни Владимира Набокова в Петербурге, Берлине и Париже и посвящена его русским романам – «Машенька», «Король, дама, валет», «Защита Лужина», «Камера обскура», «Приглашение на казнь», «Подвиг» и «Дар». Вместе с автором книги читатель совершает увлекательное путешествие по произведениям писателя, с удовольствием первооткрывателя обнаруживает в них исторические и литературные аллюзии, разгадывает загадки, щедро рассыпанные Набоковым по его текстам.
Талантливый драматург, романист, эссеист и поэт Оскар Уайльд был блестящим собеседником, о чем свидетельствовали многие его современники, и обладал неподражаемым чувством юмора, которое не изменило ему даже в самый тяжелый период жизни, когда он оказался в тюрьме. Мерлин Холланд, внук и биограф Уайльда, воссоздает стиль общения своего гениального деда так убедительно, как если бы побеседовал с ним на самом деле. С предисловием актера, режиссера и писателя Саймона Кэллоу, командора ордена Британской империи.* * * «Жизнь Оскара Уайльда имеет все признаки фейерверка: сначала возбужденное ожидание, затем эффектное шоу, потом оглушительный взрыв, падение — и тишина.
Проза И. А. Бунина представлена в монографии как художественно-философское единство. Исследуются онтология и аксиология бунинского мира. Произведения художника рассматриваются в диалогах с русской классикой, в многообразии жанровых и повествовательных стратегий. Книга предназначена для научного гуманитарного сообщества и для всех, интересующихся творчеством И. А. Бунина и русской литературой.
Владимир Сорокин — один из самых ярких представителей русского постмодернизма, тексты которого часто вызывают бурную читательскую и критическую реакцию из-за обилия обеденной лексики, сцен секса и насилия. В своей монографии немецкий русист Дирк Уффельманн впервые анализирует все основные произведения Владимира Сорокина — от «Очереди» и «Романа» до «Метели» и «Теллурии». Автор показывает, как, черпая сюжеты из русской классики XIX века и соцреализма, обращаясь к популярной культуре и националистической риторике, Сорокин остается верен установке на расщепление чужих дискурсов.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.