Эротическaя Одиссея, или Необыкновенные похождения Каблукова Джона Ивановича, пережитые и описанные им самим - [15]

И если Д. К. ничего не знает об этом и находится сейчас в состоянии душевного смущения (или смятения, кому что больше нравится), убравшись ото всяческих глаз подальше, схоронившись на непонятное время в жалкой пародии на давно уже несуществующее фамильное имение Каблуковых — Таконских, что было где–то на границе Полтавской губернии и Севильи (а может, Гренады, опять же — кому что больше нравится), то сама Виктория Николаевна прекрасно осознает, кем она является и почему стала именно такой, впрочем, удивительная эта женщина осознает практически все, ум ей от Господа дан недюжинный, можно сказать, что ум не женский, хотя всеми остальными чисто женскими качествами природа и уже упоминавшийся Господь наделили ее в избытке.

Да, Виктория, ты рвешься, ты стучишься, ты просишься в роман, ты врываешься в него с шумом и грохотом, и бедному Д. К. не остается ничего больше, как подвинуться и дать тебе место.

Надо сказать, что имя Виктория было не первым, которое носила эта прелестница. Когда–то ее звали Еленой, потом она стала Хлоей, затем Фотидой, а потом превратилась в загадочные инициалы M.М., что дошли до нас со страниц многотомных воспоминаний Казановы. Последнее имя, под которым она была известна перед тем, как проникла в жизнь Каблукова, было Эммануэль, в то время ей исполнилось то ли двадцать четыре, то ли двадцать три года, а может, двадцать пять лет, а может, и двадцать шесть, но разве это важно, когда речь идет, о молодой и красивой женщине? Была Эммануэль женой тайского дипломата, все свое время они с мужем проводили в различных экзотических странах, и если что и интересовало красавицу–дипломатшу, так это лишь любовь, причем исключительно в ее плотском, так сказать, физическом проявлении.

Но собственно история Эммануэль абсолютно не интересует ДК. Каблукову важна Виктория, она интригует его, она манит, она влечет, бедный Д. К., еще не знающий, что от этой женщины ему не уйти.

Но что привлекло Викторию (уже не Эммануэль, забудем Елену и Хлою, забудем Фотиду и загадочную М. М., забудем красивую и доступную жену желтолицего тайского дипломата) в Каблукове? Ответ будет до банальности прост: его, каблуковский, знак зодиака. Да, да, именно так, просто знак зодиака, и все, знак созвездия Рака, созвездия едва заметного, самые яркие звезды которого (даже главная звезда Акубенс) не более четвертой (а можно и так: 4‑й) величины. Созвездие, что находится в звездном скоплении Ясли и по имени которого назван тропик Рака (отбросим ненужные ассоциации с добродетельным романом уже покойного Генри Миллера. — Д. К.). Все дело в том, что сама Виктория по своему знаку была Близнецом, то есть примыкала к Раку как шерочка к машерочке (что значит эта фраза, Каблуков до сих пор не может понять). Вообще–то, вся интрига зародилась в ее чрезвычайно умной головке в один из прекрасных летних дней одного совсем недавнего года, когда В. Н. Анциферова проводила — безмятежно и беспутно — очередные вакации на борту все той же яхты «Лизавета». С Ф. З. Виктория была в давних и добрых отношениях, ничего интимного их никогда не связывало (мужчины типа Зюзевякина не были в ее вкусе), яхта тогда еще не была поставлена на прикол, очередная кошаня (от имени собственного опять перейдем к нарицательному) привычно согревала могучие волосатые чресла Фила Леонидовича, Виктория же целые дни напролет била, что называется, баклуши, а бесстыдство ее заключается в том, что, подкараулив момент очередного совокупления Зюзевякина и кошани номер…, она начинала безмятежно удовлетворять себя на их глазах. — Ты бы хоть девочки постыдилась, Виктория, — говаривал ей в таких случаях пунцово–смущенный Зюзевякин, что она о тебе подумает? — А мне плевать, — со смехом отвечала рафинированная дамочка (слово, погружающее всю фразу в некий загадочный контекст, хотя ничего плохого о Виктории сказано быть не может по одной простой причине: если женщине хочется, то она может делать все, что ей хочется, в данном случае — мастурбировать на глазах Ф. З. и очередной кошани), — может, Зювевякин, мне тоже удовлетворения надо?

Зюзевякин снова хмыкал и отпускал с колен обессиленную кошаню, а сам шел с Викторией в главный салон, то есть в то, что обычно на всех плавсредствах именуют кают–компанией, и приглашал там ее распить с ним бутылочку чего–либо поизысканнее, на что Виктория, отдадим ей должное, всегда соглашалась. (Ничего таинственного и случайного в том, что Зюзевякин и Виктория Николаевна знакомы, нет. Фил Леонидович, как человек блестящий и хорошо известный в свете, знаком был со всеми, кто заслуживал этого, а В. Н. Анциферова, несомненно, заслуживала.) С недавних пор, после очередного визита Каблукова на борт яхты, одна из стен кают–компании украсилась изображением фамильного герба Д. К., и вот герб–то и положил начало интересу Виктории к Джону Ивановичу.

— Фил, — спросила она как–то раз простого российского миллионера, — а что сей бред обозначает (надо сказать, что в своих речах утонченная эта женщина частенько бывала несдержанна и вообще любила называть вещи своими именами)?

— А, — ухмыльнулся Зюзевякин, — да просто герб моего близкого приятеля. — Смешной какой–то герб, — задумчиво сказала Виктория, — но вот те штучки мне нравятся, — и она показала на три отчетливых фаллообразных символа, точнее же говоря, три фаллообразные фигуры, идущие поперек червленой полосы, наискось пересекающей лазоревое поле, в которое и был вписан каблуковский родовой девиз, вот так: