Эрос на Олимпе - [11]

Гефест ни словом не отозвался. Смотрел, как медленно закрываются двери за пламенеющим богом, который удалился слегка обиженным. Отпустил всех циклопов и остался в кузнице один. Взял кусок железа и начал ковать. Сметал молотом красные завихрения пылающего металла и вытягивал его во все более тонкую проволоку. Очень долго так трудился. Кончил только на следующий день около полудня и тогда направился в свой дворец. Осмотрел альков, тот был пуст: Афродита после утреннего купания отбыла куда– то на своей колеснице, запряженной голубями. Гефест вернулся в кузницу и принес оттуда то, что изготовил ночью. Были это металлические сети,[34] очень тонкие, совсем незаметные. Он натянул их вокруг столбов, поддерживающих ложе, и на балках потолка, затем присмотрелся и кивнул головой: был доволен, никто не заметит этой «паутины». Уходя, сказал слугам, что выезжает на Лемнос, а когда вернется – неизвестно. Может, через месяц, может быть, раньше.

Афродита обрадовалась отъезду мужа. Послала одну из харит, чтобы предупредила Арея. Под вечер услышала в прихожей знакомый звон доспехов. Поздоровались, но очень беседу не затягивали. Собственно, говорить им, как всегда, было особенно не о чем, поцелуи и ласки заменяли слова. В конце концов они впали в страстное забытье, а когда очнулись, заметили, что не могут пошевелиться: что-то их связывает и сковывает вместе. Это были именно те сети. В момент, когда мир перестал для них существовать, предательские нити оплели кругом их ложе и теперь не давали вырваться.

Возлюбленные не понимали, что случилось, и эта неизвестность еще больше увеличивала их тревогу. Затем отворились окованные бронзой двери, и на пороге появился Гефест. Он, казалось, почернел от гнева и ненависти. Вместе с тем в уголках его горящих глаз таилась почти игривая ухмылка. Муж глядел на них, и взгляд его жег, как огонь. Видно было, какое наслаждение доставлял ему их испуг. Афродита плохо знала своего мужа. Никогда не могла бы сказать, как будет вести себя и что предпримет этот кобольд (подземный дух. – Примеч. пер.). Только в голове у нее промелькнуло, что может получиться, как с тем креслом Геры: Гефест подарил матери разукрашенное кресло, а когда та в него уселась, что-то сковало ее, и сидела она так целыми днями, пока хитроумный кузнец не соизволил избавить ее от издевательского узилища.

В этот раз он, однако, поступил по-другому. Поднял крик и созвал всех богов Олимпа. Богини остались дома. Дворец Гефеста заполнила толпа бессмертных. Некоторое время все взирали с изумлением. Затем жестокий смех сотряс небесный свод. Такого зрелища еще никто им не устраивал. Ибо мощный, страшный, неудержимый, неустрашимый, уничтожающий, как пожар, человекоубийца Арей лежал бессильный, как дитя в пеленках, а рядом – его золотистая любовница вся розовая от стыда, который делал ее наготу еще более нагой. Боги в толпе обменивались шепотом и смехом. В ногах ложа стояли Аполлон и Гермес. Оба смотрели как бы с некоторым сочувствием. Неожиданно Аполлон обратился к быстроногому сыну Майи.

– Признайся, – сказал он довольно громко, – хотел бы ты добровольно вот так, связанный, лежать бок о бок с Кипрейской девой?

– Хоть сейчас! И пусть узы будут троекратно сильнее, и пусть смотрят на это все боги и все богини!

В словах его был такой сердечный запал, что богов опять охватил сладостный смех. Только Посейдон не смеялся. Когда они успокоились, он подошел к Гефесту и попросил его закончить эту нелепую забаву. Молчавший до сих пор Гефест заговорил. Слова вылетели из него подобно языкам огня. Он жаловался, а казалось, что угрожает.

И хромой он, и некрасивый, и отвратительный. А жена у него – чудо из чудес. Никто не знает, как она прекрасна, знает он один. Все это не то, эти обнаженные прелести, тело упругое и нежное. Есть еще другие вещи. Он их знает. Но где она все время? Там, где юность, где стройные, гибкие тела, где весь этот шумный мир, залитый солнцем. Ее жизнь там, а не здесь. А что он? Посмешище. Прокоптившийся кузнец. Никто его не принимает всерьез. Его нельзя любить, уважения он тоже недостоин. Видите! Даже его дом не уважают. А ведь любой дом, даже самого ничтожного человека, охраняет чистое благословение Гестии. Но хватит об этом. Так далее не может продолжаться. Он отошлет ее туда, откуда взял. Пусть только вначале Зевс отдаст тот выкуп, который муж отдал за нее. Только и всего. Да и Арей должен ему возмещение за чужеложество. И он, Гефест, не выпустит этого смазливого ловеласа, пока тот не выплатит ему всего.

Хромой бог дергался, тряс кулаками, кричал. Наконец замолчал, но слова его, прежде чем стихли, долго еще отзывались глухим рокотом стен. Посейдон, среди общего молчания, повторил свою просьбу. Гефест словно пришел в себя, сгорбился, сник и поковылял на своих некрепких ногах в сторону ложа. Дрожащими руками распутал сети.

Арей, как был голый, бежал в свои фракийские горы, Афродита же шмыгнула на Кипр, в Пафос, где хариты ее вымыли, умастили, убрали в изящные одеяния, так что выглядела она прекрасно, как в тот день, когда море с пенной усмешкой передало ее благоухающей цветами кипрской земле.