— Сколько всего монахов в аббатстве?
Мы отдыхаем на невысоком холме в полумиле от монастыря, его хорошо видно сверху, дымок из кухонной печи струится вверх, растворяясь в прозрачном воздухе. Тихо, природа застыла в ожидании осени.
— Восемнадцать, — говорит брат Тегван. — Без Иоанна Скотта.
— Тебя ведь не было в Малмсбери, когда Эригена умер?
— Не было. По поручению аббата я отправился в Гластонбери. Недалеко от монастыря на руинах римской виллы братья нашли несколько свитков, написанных по-гречески. Настоятель Гластонбери попросил Иоанна Скотта прислать человека, знакомого с эллинским языком, чтобы разобраться в рукописях.
— Обнаружилось что-то интересное? — спросил я.
— Любопытные книги, — сказал брат Тегван. — Трактат «О соборах» святого Илария Пиктавийского[20], несколько язычников римских авторов, их имена мне ничего не говорят, кроме Марциана Капеллы[21]. Я первый раз такое увидел, переводы с латинского на греческий. У меня сложилось впечатление, что римляне, жившие на вилле, упражнялись в литературном мастерстве. Некоторые фрагменты свитков повторяются, но каждый раз немного иначе, будто переводчик шлифовал свое искусство.
— Когда ты вернулся, Эригену уже похоронили?
— Да. Я спросил, как он умер, келарь брат Ансельм, он замещает сейчас покойного, приора у нас нет, сказал, что Иоанн Скотт отошёл к Господу ночью во сне.
— Ты не поверил? Почему?
— Его все ненавидели, — сказал брат Тегван. — Все, кроме меня. Ты, верно, думаешь, брат Эльфрик, что монастырь это такое место, где все только и размышляют о приближении к Господу нашему. Может, в других аббатствах так и обстоит, только не у нас. Пожрать послаще да поспать подольше, да попенять крестьянам, что мало провизии принесли во славу церкви и попугать мором или набегом данов за нерадивость, вот и вся забота. На всенощной с такими гнусными рожами стоят, что поневоле вспоминаю того языческого императора[22], который монахов назвал трутнями на теле государства. Я потом себя за эти мысли корю, епитимью сам на себя накладываю, сплю зимой на голом полу и питаюсь только водой и хлебом. А тут такой человек пришёл, заставляет мысль будоражить, за что моим братьям его любить.
— Ты же утверждал, что Эригене книги были любезнее, чем люди?
— Так оно и есть, — сказал брат Тегван. — Но брат Иоанн не давал обет безмолвия. Он с моими братьями разговаривал, заставлял святых Отцов читать, я тебе говорил, библиотека у нас хорошая, часто рассказывал, как жил при дворе франкского короля. Как бы лучше выразиться, он их тащил к Свету, а им разве это нужно?
— Странно, — сказал я. — Обычно люди стремятся к Свету, всегда любопытно послушать человека, который много знает и много где побывал.
— Ты не понимаешь монашеской жизни, брат Эльфрик. Спрятаться от мира с его вопросами, сидеть в потёмках, вот главная цель. «Lucumbrum» — огонёк горящей пакли, который светится во мраке нашей общей кельи зимними и ненастными днями, лежать, съёжившись от страха, что лишние мысли появятся в голове — вот наша истинная вера.
— Скудная вера, прямо скажем, брат Тегван.
— Мир ещё хуже, — уверенно сказал брат Тегван. — Кроме того, в мире почти нет места книгам, а здесь, в аббатстве, это место есть.
— Ты ставишь меня в крайне неловкое положение, — сказал я. — Я полномочный визитатор архиепископа Кентерберийского, я должен разобраться в обстоятельствах смерти аббата Иоанна Скотта, но я не могу строить подозрения на твоих расплывчатых ощущениях. Вдруг это тебе всё пригрезилось во время длительного поста.
— Я слышал разговор, — сказал брат Тегван.
— Что за разговор? Когда?
— Несколько месяцев назад, между келарем братом Ансельмом и братом Улфертом, он единственный чужак среди наших, фриз из Австразии[23], был назначен в монастырь в тот же год, что и Иоанн Скотт. Я почти не сомневаюсь, что брат Улферт «circatores»[24].
— Если ты прав, он не слишком удачно выполнял свои обязанности, — заметил я.
— Или напротив, — туманно ответил брат Тегван. — Сначала меня смутило то, что брат Улферт зачастил в библиотеку, раньше за ним такого греха не водилось. Читал он всё время одну и ту же книгу «О граде Божьем» блаженного Августина. Когда ты его увидишь, поймёшь, почему я насторожился. Здоровенный фризский неотёсанный мужлан, странно, что грамотный, удивительно, как он монахом оказался, такому боевой топор сподручнее, чем кадило.
— Пути Господни неисповедимы, — жёстко сказал я. — Каждый по-разному приходит к пониманию бога. Напомню также, что волк обычно скрывается под личиной овечки. Следить за братьями во Христе исподтишка не слишком достойное занятие для почтенного монастырского библиотекаря, не находишь, брат Тегван?
— А что мне оставалось делать? — возразил он. — Я чувствовал, что с появлением этого брата Улферта готовится что-то нехорошее. И я не ошибся. Они разговаривали за дровяницей, она находится позади кухни, я растапливал свиной жир, чтобы смазывать пергаментные куски для большей упругости, до обеденной трапезы ещё было долго, братья полагали, что на кухне никого нет.
— Этого скота Скотта не остановить, — сказал брат Ансельм. — Я ведь притворяюсь его другом, он мне читает главы из своего сочинения «Перифюсеон». Бесовская сила водит его рукой, дорогой брат. Он рассыпает похвалы блаженному Августину, а на деле камня на камне не оставляет от учения великого Гиппонца[25]. Бог, видите ли, прост, между Божественным Откровением и разумом нет противоречия. Чтобы приблизиться к заветным тайнам мироздания, не надо ничего, кроме насущного желания и острого ума. Но если всё так элементарно, получается, что церковь нужна только для глупцов.
