Еретик Жоффруа Валле - [5]

С.»

Базиль долго вспоминал, у кого из его знакомых имя начинается с буквы С, но так и не сумел вспомнить.

ГЛАВА ПЯТАЯ За новым письмом

Капитан Жерар понимал: чтобы завоевать Сандрезу, нужно написать ей ещё одно письмо. С этой целью он и поскакал к своему двоюродному брату Жоффруа Валле, который сочинил то, первое послание.

Что-что, а водить пером по бумаге кузен капитана умел превосходно. Так же, как молоть языком всякий вздор. Бесстрашный капитан Жерар де Жийю, который мог взять за рога самого сатану, побаивался, откровенно говоря, общений со своим непутёвым братом. Болтливый язык подчас опасней пули или клинка. Особенно когда говорят о церкви и боге.

Единственное, что спасало Жоффруа Валле, было распространённое о нём мнение как о человеке слабоумном. Какой с дурачка спрос! Перед чудачествами Жоффруа Валле оказались бессильными и отец с матерью, и родные братья с сестрами, и жена Анна. Он выкидывал такие коленца, что окружающие только диву давались или в ужасе затыкали уши. Чтобы спасти Жоффруа, его близкие попытались официально, через суд, признать его слабоумным. Однако прево Парижа не поддержал их, сославшись на недостаточность фактов.

Недостаточность! Но можно ли назвать нормальным человека, который, к примеру, добровольно оставляет выгоднейшую и почётную должность королевского нотариуса-секретаря? Можно ли назвать нормальным человека, который сам о себе публично заявляет, что он слаб разумом?

Или взять последний случай. Раньше Жоффруа Валле, несмотря на свои беспрерывные чудачества, благополучно, как и подобает добропорядочному семьянину, жил с женой Анной. Но вдруг он оставил её, перебравшись на улицу Гренель в дом каноника Феррье.

— Я полюбил другую женщину, — заявил он жене.

— И уходите к ней? — спросила Анна.

— Нет, — ответил он. — Я просто ухожу от вас.

Кто, кроме человека с расстроенной психикой, способен сделать подобное?

Спрыгнув с коня у дома каноника Феррье, где теперь обосновался Жоффруа Валле, капитан привязал иноходца к кольцу, вделанному в каменную ограду, и толкнул дверь в сад.

Однако дверь оказалась закрытой.

— Простите, сударь, — услышал капитан и оглянулся. — Вы, вероятно, к господину Жоффруа Валле? Он совсем недавно ушёл со слугой на рыбный рынок.

Шустрый мальчишка лет десяти в упор смотрел в глаза капитану.

Ну, чем не чудачество? В друзьях у тридцатидвухлетнего мужчины крутятся вот такие недомерки, с которыми Жоффруа разговаривает, словно со взрослыми.

— Тебя, кажется, зовут Жан-Жаком? — сурово спросил капитан. — Ведь это ты перебил горшки в лавке горшечника?

— Было дело.

— Сбегай за Жоффруа! — приказал капитан, выискивая в кармане мелкую монету.

— Я и за так сбегаю! — откликнулся Жан-Жак. — Я вас, сударь, знаю. Вы — капитан Жерар де Жийю. Вы одной рукой подкову гнёте. Вы погодите, я живо.

И босоногий мальчуган юркнул в проулок.

Жан-Жак родился в семье Люсьена Ледрома девятым. После Жан-Жака у Ледромов родились ещё трое детей. Где при такой ораве уследить за всеми? Только успевай кое-как прокормить да приобрести самое необходимое из одежды. И, естественно, чем реже Жан-Жак бывал дома, тем меньше хлопот доставлял он матери, бабушке и сестрам.

Не один раз замечали мальчишки, что горшечник с соседней улицы не ходит к обедне. А раз он избегает обедни, значит — гугенот. И они решили проучить отступника.

Проникнуть в лавку горшечника через окно выпало на долю Жан-Жака. Его друзья караулили. После они клялись, что свистели изо всех сил. Но Жан-Жак так вошёл в роль, воюя с глиняными горшками, что ничего не слышал. Крепкой палкой крушил он направо и налево большие и маленькие горшки.

— Бей гугенотов! — кричал Жак. — Громи их! И вот этого толстопузого! И вот этого с тонкой шеей! Трах! Бах! Вот вам, гадам!

Он оглянулся лишь тогда, когда над ним нависла палка раза в три толще той, которой он громил горшки. Не палка, а целая дубина.

От первого удара дубины Жан-Жак успел увернуться. Дубина просвистела рядом, отбросив в сторону тяжёлый табурет и расколов надвое его толстое сиденье. От второго удара ему удалось уйти тоже. Но третий удар неминуемо достигал цели, и Жан-Жак, загнанный в угол, обречённо закрыл глаза, торопливо забормотав слова молитвы, обращенной к деве Марии.

Однако удара не последовало. Услышав пыхтенье и возню, Жан-Жак открыл глаза. Рука горшечника, занесённая вместе с дубиной, так и осталась за спиной. Её удерживал мужчина в огромном берете.

— Прочь! — сопел горшечник, пытаясь освободить руку. — Кто вы такой?

— Я ваш благодетель, — отвечал незнакомец. — Я спасаю вас от тюрьмы или от галер, где вы станете горько сожалеть о том, что расправились с маленьким негодником столь нелепым способом. Не лучше ли, оголив ему одно, специально предназначенное для той цели место, надрать его свежей крапивой. А после обработки отвести к отцу с требованием возместить лавке причинённый ей урон. В результате — вы снова будете иметь полную лавку горшков и избежите возможности попасть за решётку. Что лучше?

— Пожалуй, то, что предлагаете вы, — согласился горшечник. — Я вам весьма признателен, сударь. Вы, как я понимаю, зашли в лавку что-нибудь купить?