Эпоха невинности - [97]

— Это невозможно, — сказал он.

— Невозможно? Что?

— То, что ты мне сейчас сказала… Откуда ты знаешь?

— Я вчера видела Эллен — я же сказала тебе, что мы разговаривали с ней у бабушки.

— Но вчера ты еще этого не знала?

— Нет. Я получила сегодня днем от нее записку. Хочешь прочитать?

Голос отказался повиноваться ему, и он ничего не ответил. Она вышла из комнаты и тотчас же вернулась.

— Я думала, ты знаешь, — просто сказала она.

Она положила листок бумаги на стол; Арчер протянул руку и взял его. В письме было всего несколько строк:

«Мэй, дорогая, наконец мне удалось убедить бабушку, что мой визит к ней не может быть не чем иным, кроме визита. Она была, как всегда, добра и великодушна. Она теперь согласна со мной, что, вернувшись в Европу, я буду жить одна или с бедной тетушкой Медорой, которая уезжает вместе со мной. Я уезжаю в Вашингтон, чтобы собраться, — мы отплываем на будущей неделе. Ты должна быть очень добра к бабушке, когда я уеду, — так же, как ты всегда была добра ко мне.

Эллен

Если кто-нибудь из моих друзей захочет заставить меня изменить это решение, скажи им, что это абсолютно бесполезно».

Арчер перечитал письмо два или три раза, затем отбросил его и расхохотался.

Звук собственного смеха ужаснул его. Он вспомнил, как испугалась Джейни, застав его ночью в состоянии непонятного чрезмерного веселья по поводу полученной телеграммы от Мэй, которая извещала о том, что их свадьба состоится совсем скоро.

— Почему она так решила? — спросил он, невероятным усилием оборвав смех.

Мэй встретила этот вопрос непоколебимым спокойствием.

— Я полагаю, потому, что вчера мы все с ней обсудили…

— Обсудили что?

— Я сказала ей о том, что, вероятно, была к ней иногда несправедлива — не всегда понимала, как ей здесь тяжело, одной среди стольких родственников, которые, несмотря на это, оставались практически чужими людьми; они чувствовали за собой право обсуждать ее поступки, совершенно не принимая во внимание обстоятельства. — Она сделала паузу. — Я знаю, что ты был ее единственным другом, на которого она всегда могла положиться… И я хотела, чтобы она знала, что мы с тобой единодушны — во всех наших чувствах…

Она помолчала, словно ожидая, что он заговорит, и потом тихо добавила:

— Она поняла, почему я хотела сказать ей это. Я думаю, она все понимает.

Мэй подошла к Арчеру и порывисто прижала к своей щеке его руку. Она была ледяной.

— Что-то у меня тоже разболелась голова. Спокойной ночи, дорогой, — сказала она и вышла.

Испачканный и надорванный шлейф ее подвенечного платья потянулся и исчез в дверях вслед за ней.

Глава 15

Как сказала миссис Арчер, обращаясь с улыбкой к миссис Уэлланд, первый званый обед в своем доме большое событие для молодой пары.

С тех пор как молодые Арчеры зажили своим домом, к ним часто заезжали гости. Арчер любил, когда с ними обедали трое-четверо его друзей, и Мэй радушно принимала их, следуя и в этом примеру своей матери. Муж ее сначала спрашивал себя, приглашала бы она кого-нибудь в дом, если бы оставить это право за ней; но потом оставил тщетные попытки разгадать ее внутреннюю сущность и отделить ее от необходимости следовать традициям и привычкам, что составляло ее внешнюю оболочку. По нью-йоркским правилам полагалось, чтобы состоятельные молодые пары часто устраивали неформальные приемы, а Уэлланды, помноженные на Арчеров, и вовсе не имели никакой возможности нарушить традиции.

Но званый обед с нанятыми шеф-поваром и двумя ливрейными лакеями, с римским пуншем, розами от Гендерсона[90] и меню на бумаге с золотым обрезом — это было нечто совершенно иное и не терпело легкомысленного отношения. Как заметила миссис Арчер, римский пунш[91] придавал всему совершенно иное звучание — не сам по себе, а потому, что требовал определенных сопутствующих вещей — блюд из дикой североамериканской утки и черепахи, двух супов, двух сладких десертов — горячего и холодного, декольтированных туалетов приглашенных дам непременно с короткими рукавами и приглашения, в некоторой пропорциональной зависимости от общего числа гостей, именитых персон.

Когда молодая пара устраивала свой первый прием подобного рода, это обычно вызывало огромный интерес, и приглашения, как правило, не отклонялись даже самыми известными людьми, пользующимися «большим спросом». Но все же согласие ван дер Лайденов, которые по просьбе Мэй должны были приехать из Скайтерклиффа для того, чтобы принять участие в прощальном обеде в честь отъезжающей в Европу графини Оленской, было воспринято всеми как триумфальное событие.

В тот великий день миссис Арчер и миссис Уэлланд сидели в гостиной Мэй. Миссис Арчер писала меню на карточках самого толстого бристольского картона с золотым обрезом аж от Тиффани,[92] а миссис Уэлланд отдавала указания о расстановке пальм и ламп.

Арчер, поздно вернувшийся из офиса, застал их еще там. Его мать расписывала именные карточки для торжественного стола, а теща прикидывала, не стоит ли слегка сдвинуть большой позолоченный диван, чтобы устроить уютный уголок между окном и роялем.

Мэй, сказали ему, пошла проверить, как смотрятся розы и адиантум по центру длинного стола и правильно ли распределены между канделябрами серебряные вазочки с конфетами. На рояле стояла большая корзина с орхидеями, которые прислали из Скайтерклиффа ван дер Лайдены. Короче говоря, все было так, как полагается в подобных случаях.