Эпоха невинности - [96]

— M’ama! — торжествующе пропела Маргарита, и все в ложе с удивлением посмотрели на вошедшего Арчера — он нарушил одно из неписаных правил людей их круга: нельзя входить в ложу во время сольного исполнения.

Протиснувшись между мистером ван дер Лайденом и Силлертоном Джексоном, он склонился к жене.

— У меня ужасно болит голова. Не говори ничего никому, поедем домой, — попросил он.

Мэй озабоченно взглянула на него, шепнула что-то своей матери, и та сочувственно кивнула; потом она пробормотала скорые извинения миссис ван дер Лайден и поднялась в тот момент, когда Маргарита упала в объятия Фауста. Помогая жене надеть манто, Арчер заметил, как старшие дамы заговорщически улыбнулись друг другу.

Когда карета тронулась, Мэй робко накрыла его руку своей:

— Мне очень жаль, что ты неважно себя чувствуешь. Мне кажется, тебя слишком перегружают на работе.

— Нет, дело не в этом. Я открою окошко, ты не против? — смущенно отозвался он, опуская свое стекло.

Он сидел, вглядываясь в даль, чувствуя на себе недоуменный взгляд жены и нарочно не отрывая взгляда от проплывавших за окном домов. Выходя из кареты у своего дома, Мэй наступила на край платья и чуть не упала на Ньюланда.

— Ты не ушиблась? — спросил он, поймав ее за руку и помогая обрести равновесие.

— Нет. Но мое бедное платье — посмотри, я порвала его! — воскликнула она, нагнулась, приподняла запачканный шлейф и последовала за Арчером в прихожую. Слуги не ожидали их так рано, и лишь наверху, тускло мерцая, горела газовая лампа.

Арчер поднялся по лестнице, зажег свет, потом поднес спичку к газовым рожкам по обеим сторонам камина в библиотеке. Шторы были задернуты, и дружеские объятия теплой комнаты разбудили в нем неприятное чувство, словно, выполняя тайное поручение, он столкнулся лицом к лицу со знакомым.

Он заметил, что Мэй чрезвычайно бледна, и спросил, не хочет ли она выпить немного бренди.

— О нет! — внезапно вспыхнув, воскликнула она и сняла манто. — Может быть, тебе лучше сразу лечь в постель? — добавила она, видя, как он достал из серебряного портсигара папиросу.

Арчер отбросил папиросу и направился к своему обычному месту у камина.

— Нет, голова болит не настолько уж сильно. — Он помолчал. И я хочу сказать тебе что-то важное — то, что я давно должен был сказать тебе.

Она опустилась в кресло и посмотрела на него.

— Да, дорогой? — отозвалась она так мягко, что он даже слегка растерялся — она не выказала ни малейшего удивления по поводу его довольно странного вступления.

— Мэй… — начал он, став в нескольких шагах от ее кресла и глядя поверх нее так, словно меж ними разверзлась бездна. Звук его голоса странно и гулко отдавался в уютной домашней тишине, и он повторил: — Я должен кое-что тебе рассказать… это касается меня…

Она сидела, застыв в молчании так, что даже ресницы оставались неподвижными. Она все еще была необыкновенно бледна, но ее лицо сохраняло странное спокойствие, которое, казалось, исходило из какого-то таинственного внутреннего источника.

Арчер подавил в себе желание начать с традиционных покаянных фраз. Он решил изложить все просто, как на духу.

— Мадам Оленская… — начал он; при звуке этого имени его жена жестом остановила его. При этом на обручальном кольце ее сверкнул золотом отблеск пламени.

— Почему мы должны сейчас говорить об Эллен? — спросила она, и лицо ее исказилось в легкой гримаске неудовольствия.

— Потому что мне давно нужно было сказать тебе об этом.

Ее лицо вновь обрело спокойное выражение.

— Стоит ли обсуждать это, дорогой? Я знаю, что иногда была к ней несправедлива — как и все мы, возможно. Ты, без сомнения, понимал ее лучше, чем мы, и всегда был добр к ней. Но какое это имеет значение, раз все кончено?

Арчер озадаченно посмотрел на нее. Возможно ли, чтобы чувство абсолютной нереальности происходящего, сковавшее его, передалось и Мэй?

— Все… кончено? Ты это… о чем? — запинаясь, произнес он.

Мэй смотрела сквозь него прозрачным взглядом:

— Как о чем? Она скоро возвращается в Европу; бабушка поняла ее и одобрила это — даже назначила ей содержание, чтобы она могла не зависеть от мужа.

Она замолчала, и Арчер, в конвульсивном движении схватившись рукой за край каминной полки, пытаясь удержать равновесие, делал тщетные попытки прийти в себя и обрести контроль над своим едва не помутившимся рассудком и готовым рухнуть от наступившей позорной слабости телом.

— Я думала, — ровным голосом продолжала Мэй, — что ты так долго задержался на работе именно из-за того, чтобы ускорить все приготовления. Насколько мне известно, это решилось сегодня утром.

Поймав его невидящий взор, она опустила глаза, и беглый румянец плеснул ей в лицо.

Он осознал наконец, что взгляд этот вынести невозможно, и отвернулся, опершись локтями на каминную полку, стоя спиной к жене. В ушах его раздавался бешеный шум и стук; и он не мог понять, биение ли это крови, или просто тиканье каминных часов. Мэй сидела не шевелясь и не говоря больше ни слова.

Так минуло пять минут. Кусок угля выкатился из огня к решетке, и Арчер услышал, как Мэй встала и бросила его обратно. Наконец Арчер повернулся и посмотрел на нее.