Эпоха Михаила Федоровича Романова - [32]

Прошло около двух недель после первой попытки; король, не медля долее, снова начал свое наступление на осаждавшую московскую рать, и тем усерднее, что из Смоленска проскользали известия об увеличившейся опять нужде в съестных и боевых припасах. Матисон меж тем успел не только возобновить свои укрепления, но еще усилил их новыми рядами рогаток и рвами, а также поставил новые блокгаузы у подошвы Покровской горы, чтобы отрезать подступы к Днепровскому мосту. В том месте находилась церковь Петра и Павла; он окружил ее шанцами и обратил в форт. Поэтому некоторые советовали королю действовать теперь на левом берегу Днепра и отрезать Прозоровского. Но, согласно с мнением гетмана Радивила, король вновь обратился на Покровскую гору. На тот раз против Прозоровского он назначил колонну литовского гетмана, а Казановского двинул на сообщения Матисона с Шеиным; сам же с остальными войсками в ночь с 10 на 11 сентября выступил против Матисона. Одну часть запорожцев он оставил для охраны лагеря, а другую разделил между обоими гетманами. Шедший в авангарде полковник Мадаленский сбил стражу на речке Городенке и ударил на шанцы Петропавловской церкви; король послал ему на помощь полк Арцишевского. Здесь завязалось самое жаркое дело. Смоленский гарнизон сделал вылазку и напал на форт с другой стороны. Матисон прислал подмогу; сам же он не мог двинуться из своего острога, угрожаемый главными силами короля и осыпаемый артиллерийскими снарядами. Попытка русских ратных людей с левого берега переправиться на правый и подать помощь своим была отбита гусарами и запорожцами Радивила. Литовский гетман действовал так искусно, что не только не дозволил Прозоровскому послать помощь Матисону, но и отбил его предместные укрепления, а затем сам пошел помогать добывавшим Петропавловский форт. Не успев взять его приступом, неприятель к вечеру поставил вблизи батареи и начал его обстреливать. Поэтому, не надеясь долее держаться, защитники форта ночью его очистили. На следующий день литовцы, взяв остальные укрепления у подошвы Покровской горы, возобновили атаки на острог Матисона; но он стойко выдерживал нападение. С левого берега отряд русских стрелков обстреливал неприятеля, поместясь за вновь устроенным бревенчатым прикрытием. Часть запорожцев, сбросив с себя одежду, нагая, с саблями в руке, под огнем стрелков переплыла Днепр, прогнала их и разорила прикрытие.

Со стороны Шеина была сделана только слабая попытка помочь Матисону: он послал ему несколько тысяч конницы и небольшой отряд стрельцов. Так как Казановский вновь соединился с королем и вместе осаждал Покровскую гору, то эта помощь, благодаря рощам, пригоркам и лощинам, не заметно подошла к шанцам, которые неприятель успел уже возвести у подошвы горы на восточной ее стороне. Тут увидал ее Радивил. Храбрый и расторопный гетман, не долго думая, взял несколько бывших под рукою гусарских хоругвей и стремительно ударил на русских. Московская конница не выдержала удара и обратилась в постыдное бегство, а пехота мужественно защищалась и большею частию полегла на месте. Тем и ограничилось содействие Шеина Матисону. Последний очутился в критическом положении, так как поляко-литовцы почти со всех сторон окружили его позицию шанцами, батареями и отрядами. Поэтому он воспользовался темнотою наступившей ночи, вывел свой отряд из окопов и прокрался с ним мимо неприятелей. Он отступил к острогу Шеина и расположил за ним свой лагерь. Отступление это он совершил с разрешения самого Шеина, с которым успел предварительно обослаться. На следующее утро поляки заняли Покровскую гору; добычею их в русском острожке были несколько пушек и порядочные запасы провианту. Король перенес сюда свой лагерь из Глушицы. Таким образом Смоленск был освобожден от блокады с правого берега, и по Днепровскому мосту установились сообщения его с королевским лагерем. Владислав приехал в город, отслужил Те Deum в храме Иезуитов и пробыл целый день среди мужественного гарнизона, осматривая повреждения в стенах и ближние осадные работы русских.

Уже один беглый взгляд на поведение вождей обеих армий достаточно объясняет нам исход дела. С одной стороны, мы видим молодого, исполненного отваги и энергии Владислава, который везде лично распоряжается, дает единство действиям своих отрядов, сам разделяет труды и опасности своих воинов и одушевляет их собственным примером. В течение двухдневных приступов на Покровскую гору он даже на ночь не удалялся в лагерь, а спал тут же в карете неподалеку от шанцев. С другой стороны, видим престарелого, бездеятельного, постоянно скрывающегося в своих окопах воеводу; лично Шеин нигде не выступает во главе сражающихся. Он совершенно не понимал того, что творилось перед его глазами, и потому, когда нужно было со всеми свободными силами самому ударить на короля, осаждавшего Покровскую гору, он бессмысленно ограничился посылкою небольшого отряда. Если бы он по крайней мере наблюдал хоть какое-либо единство в действиях своих рассеянных вокруг Смоленска войск! Напротив, эти войска как бы не имели общего предводителя, и каждый отдельный начальник был предоставлен своим силам и своему усмотрению. Понятно, что при таких условиях дух русского войска должен был находиться в самом угнетенном состоянии, что победа доставалась полякам слишком легко и торжество их было вполне обеспечено.