Эпоха Михаила Федоровича Романова - [30]

Нашествие крымцев отразилось под Смоленском тем, что там усилились побеги: многие помещики южных областей стали уходить, тревожась за участь своих семей и имущества. В самой Москве преувеличенные известия о силах татар подняли тревогу; начали готовить к обороне столицу и собирать против них особую рать под начальством кн. Б.М. Лыкова. Но крымцы ушли назад.

Из разных мест от воевод приходили иногда гонцы с сеунчом или известием об удачном деле с литовскими людьми и татарами, об отражении их, например, от Дивен, Пронска, Серпухова и пр. Шеин с Измайловым ухитрялись тоже время от времени присылать донесения о своих посылках под Красное, о прогнании неприятеля и количестве взятых в плен; причем незначительные стычки своих разъездов и фуражиров или отбитие небольших вылазок из крепости они обращали в какие-то победы и своему бездействию придавали вид деятельности. Раза два пытались неприятельские партии прорваться в город, но неудачно, и опять донесения о победах. Но вот пришлось наконец донести о важном событии: о прибытии под Смоленск неприятельской рати с самим королем Владиславом во главе.[9]

Сигизмунд III Ваза оставил после себя пять сыновей: старшего Владислава от первой жены Анны, а прочих от второй жены Констанции. Претендентом на польскую корону выступил Владислав, который по смерти отца номинально величал себя королем шведским. Архиепископ-примас Ян Венжик созвал приготовительный или Конвокацийный сейм на 22 июня (григорианского стиля).

На этом сейме ясно обнаружилось тревожное и опасное положение государства, потрясенного борьбою религиозных партий и целых народностей, которую вызвали меры католической нетерпимости покойного короля, в особенности пресловутая уния. Православные западноруссы соединились с диссидентами, т. е. протестантами разных видов, и предъявили на сейме целый ряд требований в ограждение своих имущественных и политических прав. Малороссийское казачество волновалось и, с своей стороны, требовало не только свободы греческого исповедания, но также участия в избрании короля и других прав. На Конвокацийном сейме назначено было 27 сентября днем сейма Элекцийного или избирательного. Сей последний долго занимался препирательством по разным вопросам, и, только побуждаемый начавшеюся польско-московскою войною, 8 ноября 1632 года приступил наконец к избранию короля, которым и был единогласно выбран Владислав. Спустя несколько дней, он присягнул на pacta conventa. В число этих pacta, ввиду военного времени, включен новый пункт о том, чтобы на войско шла не одна, а две четверти (кварты) доходов с королевских имений (собственно, с державцев этих имений); шляхта же, по обыкновению, старалась освободить себя от обременительных военных расходов. За Элекцийным сеймом последовал Коронацийный, который был назначен на 31 января 1633 года Но только 6 февраля совершилось коронование новоизбранного короля в Варшаве. После того начались приготовления к его походу под Смоленск; но они крайне замедлялись недостатком денег. Употреблялись чрезвычайные меры для пополнения королевской казны. Так, ради 90 000 золотых, поднесенных бранденбургским курфирстом Вильгельмом, король освободил его от обязанности приехать в Варшаву, чтобы лично принести ленную присягу в качестве герцога прусского, а позволил сделать это чрез посольство — важный шаг к независимости Пруссии от Польши. На. военные издержки Владислав продал также разные королевские сокровища, в том числе и отцовскую корону, стоившую 50 000 золотых. Эти приготовления, а равно всякие неустройства и волнения в Речи Посполитой, которые пришлось улаживать новому королю, задержали его так долго, что он только в августе месяце 1633 года выступил в поход, двинув отряды из Вильны и Орши, двух сборных пунктов, и едва успев собрать до 15 000 войска.

Вот сколько времени Польша была связана внутренними условиями и не могла прийти на помощь смоленскому гарнизону. Оказывается, что, начиная войну, в Москве рассчитали верно; но это драгоценное время Шеин безвозвратно потратил на пассивную осаду города, т. е. на бесславное сидение в своих окопах и острожках, которые он продолжал возводить и укреплять с каким-то тупым упрямством. Очевидно, он не понимал, что, по мере расширения и увеличения его укреплений, рать его все более и более теряла свою подвижность и обращалась в простые гарнизоны воздвигнутых им острогов. Если тут не было прямой злонамеренности, то невежество Шеина в военном деле является просто поразительным.

Смоленский гарнизон едва держался, страдая от недостатка съестных и боевых запасов. Доходившие от него письма умоляли о скорейшей помощи, иначе он должен будет сдаться. Но отряд литовских войск, стоявший под Красным, был слаб и сам терпел во всем недостаток; притом у него открылся сильный конский падеж. В это время особенно много было перебежчиков от неприятеля в русские лагери. Шеин получал от них подробные известия; но по-прежнему ничего решительного не предпринимал, продолжая заниматься безнадежными подкопами под стены города и укреплениями своего лагеря.

8 августа воротился под Красное гетман Радивил, ездивший на встречу королю; хотя великий литовский гетман Лев Сапега незадолго до того скончался, однако Радивил пока не получил его булаву и продолжал оставаться полевым гетманом (его недолюбливали как протестанта). Вместе с ним прибыл пан Песочинский с двухтысячным отрядом кварцяного войска. Они двинулись к Смоленску и стали лагерем на Глушице, на изгибе левого берега Днепра, верстах в 7–8 от Смоленска. Здесь укрепились, навели мост через реку, и начали производить рекогносцировки, доходя до самого острога Прозоровского и соседних с ним шанцев. Русские вступали в небольшие стычки с неприятелем; но большею частию держались под защитою своих пушек и окопов и не осмеливались принять бой в открытом поле. 25 августа прибыл и сам король с коронным войском, которым предводительствовал другой польный гетман, Казановский. При нем состоял со своим отрядом смоленский воевода, пресловутый Гонсевский, который, вопреки обычаю, не хотел соединиться с собственным, т. е. литовским, гетманом, по своей вражде к нему. Оба польные гетмана также находились в распрях друг с другом. Каждый из них желал иметь короля у себя в обозе. Владислав стал в обозе Радивила на Глушице. Гонсевский отправил своего челядина в город с известиями о прибытии короля и предстоящем совместном нападении на осаждающих. Посланец, однако, не мог пробраться незамеченным сквозь русские линии; тогда он бросился в Днепр и, постоянно ныряя, подплыл к самым стенам; тут воспользовался одним из обвалов, произведенных русскими пушками, и без всякой лестницы взобрался в крепость.