Эпоха крестовых походов и ее герои - [28]

Устройтесь так, чтобы не попадаться мне на дороге». Такими словами напутствовал Ричард папского парламентера.

Условия перемирия были крайне тяжелы для Филиппа. Кроме очень немногих замков Оверни и Нормандии, все владения Плантагенетов должны были быть восстановлены. Филипп обязывался вступить в союзничество с Оттоном и женить сына на племяннице Ричарда Бланке Кастильской. Кольцо владений Плантагенетов вновь плотно смыкалось, сцепляясь с дружественными им политическими союзами, вокруг владений французского короля.

Рассчитывал ли действительно Ричард, что этот мир будет прочным, что он даст ему возможность собрать силы для нового предприятия на Востоке? Трудно ответить на вопрос, какими планами занята была его голова в тот короткий промежуток в несколько недель, которые отделили заключение этого мира от случайности, внезапно прервавшей пеструю игру жизни английского короля.

Мы знаем, что Ричард отправился в Аквитанию, чтобы усмирить непокорного лиможского виконта Адемара V. Геральд Камбрезийский говорит, в чем заключалась вина этого виконта: Ричард подозревал его в утайке половины большого клада, найденного при вскапывании поля, и хотел, по праву верховного лорда, заставить его выдать присвоенное. Недружелюбные Ричарду писатели готовы объяснить эту странную экспедицию, предпринятую немедленно после заключения мира в тяжелой и напрягающей войне, мотивами столь характерной для него, по их мнению, «жадности». Но если мы вспомним, что все предшествующие известные нам проявления «жадности Ричарда» были подготовкой к каким-то новым большим усилиям, то мы можем предположить, что такая причина побудила Ричарда отправиться за лиможским золотом. Правда, со времени беседы его с Петром Капуанским, которая так сильно уколола его напоминанием о Сирии, мы не имеем никаких указаний на то, что он возвращался к мысли о походе.

Но мы не можем не считать случайным это умолчание, ища здравого объяснения его экспедиции в Аквитанию. Если мы правы в наших предположениях, Ричард вновь рассчитывал на свои владения Анжу и Пуатье как на доноров будущей войны на Востоке и собирал средства на дорогу за моря. Ему было сорок два года, когда он заключил мир с Филиппом, «отомстив обиды своим врагам». Политические комбинации на Западе были для него гораздо более благоприятны, нежели накануне первого похода. Они были также гораздо более благоприятны в Сирии, потому что с 1193 года не было в живых Саладина и его наследство оспаривалось в борьбе между делившими его братьями и семнадцатью сыновьями. Крестовый поход 1197–1198 годов, подготовляемый Генрихом VI Гогенштауфеном и предпринятый немецкими князьями после его смерти, как бы само собой сошел на нет. Ввиду всего этого представляется довольно правдоподобным, что Ричард готовился именно к походу на Восток, дабы завершить дело, оборванное им почти у самых ворот Иерусалима.

Но в Аквитании, наследственной, «материнской» земле, — в соответствии с трагической иронией всей его жизни — Ричарда стерегла та случайность, которая столько раз нависала над ним и которой он так «чудесно» избежал «в безводных пустынях Сирии и в безднах грозного моря».

«Пришел король Англии с многочисленным войском и осадил замок Шалю, в котором, так он думал, было скрыто сокровище… Когда он вместе с Меркадье обходил стены, отыскивая, откуда удобнее произвести нападение, рыцарь по имени Бертран де Гудрун[36] пустил из замка стрелу и, пронзив королю руку, ранил его неизлечимой раной. Король, не медля ни минуты, вскочил на коня и, поскакав в свое жилище, велел Меркадье и всему войску атаковать замок, пока им не овладеют…

А когда замок был взят, велел король повесить всех защитников, кроме того, кто его ранил. Ему, очевидно, он готовил позорнейшую смерть, если бы выздоровел. Ричард вверил себя рукам врача, служившего у Меркадье, но при первой попытке извлечь железо тот вытащил только деревянную стрелу, а острие осталось в теле; оно вышло только при случайном ударе по руке короля. Однако король плохо верил в выздоровление, а потому счел нужным объявить свое завещание».

Английский трон, все земли, замки, три четверти принадлежащих ему драгоценностей и верность своих вассалов он завещал брату Иоанну (многократно его предававшему); остальную часть драгоценностей велел раздать слугам и бедным. В эти последние минуты им овладел столь для него характерный порыв великодушия. «Он велел привести к себе Бертрана, который его ранил, и сказал ему: “Какое зло сделал я тебе, что ты меня убил?” Тот ответил: “Ты умертвил своей рукой моего отца и двух братьев, а теперь хотел убить меня. Мсти мне, как хочешь. Я охотно перенесу все мучения, какие только ты придумаешь, раз умираешь ты, принесший миру столько зла”. Тогда король велел отпустить его, говоря: “Смерть мою тебе прощаю…” Но юноша[37],

Ставши у ног короля, затаил выраженье угрозы;

Смертной просил для себя стали с надменным лицом.

Понял король, что желает тот кары, прощенья страшится.

“Жизнь, — он промолвил, — принять ты от нашего дара не хочешь?

Будь же — в память мою — в бою побежденным”.

И, развязав оковы, пустил его… Король велел дать ему сто солидов английской монеты… Но Меркадье без его ведома снова схватил Бертрана, задержал и по смерти Ричарда повесил, содрав с него кожу…