Эпоха крестовых походов и ее герои - [30]

[38] XII века. Он не есть esprit fort уже потому, что мысль — не его «специальность», он прежде всего человек действия. Хотя Ричард в Аквитании, когда это ему нужно, грабил ризницы, разбивал и переплавлял предметы церковной утвари, особенно если они были пожертвованы его отцом, все же он из духа противоречия к этому нечестивому отцу пытался быть благочестивым. Одушевление, наполняющее его, когда он принимает крест, несомненно, переживается им как религиозное одушевление. Но Геральд Камбрезийский, восхваляющий его за это, отмечает с сожалением, что у него нет ни капли смирения и что он был бы всем хорош, если бы больше полагался на Бога и меньше верил в свои силы, если бы свои замечательные подвиги посвящал Господу, чистой душой обуздав стремительность своих желаний и свою надменность.

Это, конечно, только оттенки, но оттенки очень характерные для Ричарда, следствие его обращения в кругу очень разномыслящих людей, проявление свободных привычек его души. Ричард борется с «божьими врагами» на Востоке, но он не только позволяет себе уважать Саладина, любить его брата Сафадина и общаться с ним, обмениваться дарами и угощениями. Он с легкостью предлагает султану столь поразивший воображение людей Запада проект — выдать сестру свою Иоанну за Сафадина и предоставить им царствовать в Иерусалиме, сняв, таким образом, спор между исламом и христианством…

Можно сказать, во всяком случае, что над душой Ричарда сила традиции имела меньшую власть, нежели этого можно было бы ждать от человека его времени. Безграничная свобода размаха, постоянный мятеж свойственны его причудливой натуре, его несут крылья могучей воли, и в их шорохе почти непрерывно слышим мы ликующие звуки гимна:

В мире много сил великих,

Но сильнее человека

Нет в природе ничего.

Мчится он, непобедимый,

По волнам седого моря,

Сквозь ревущий ураган…[39]

Таким Ричарда изобразили и враги, и друзья.

На первом плане в портретах Ричарда почти всегда выступают деятельная энергия, мужество, настойчивость, находчивость, талант организатора, великодушие, щедрость. Геральд говорит о нем так: «Чрезвычайная бодрость и отвага, огромная щедрость и гостеприимство, великая твердость». По-своему Ричард был очень «трудолюбивым», деятельным, он непрерывно боролся то против интриг отца, то против братьев, то распутывал козни своего парижского друга и сюзерена, то подавлял недовольных вассалов. Он собственными руками таскал камни для укреплений в Сирии, сам держал ночную стражу у Акры, собственным мечом зарубил десятки сарацин, терпел лично все бедствия и опасности наравне с рядовыми воинами на море и в пустыне, в холод и зной.

Надо сказать вообще, что всюду, где бы мы ни встречались с далеко раскидавшимися по свету выходцами из нормандских династий, мы не найдем среди них «ленивых королей». Что бы они ни делали — пиратствовали или строили храмы, — во всем заметна страшная энергия, через край бьющая, кипучая сила жизни. В них отразился самый деятельный период Средневековья, а Ричарду суждено было собрать в своей натуре некоторые наиболее сильные его черты. «Бодрый король» — так любит называть его Амбруаз, а также: «доблестный» и «бесподобный». «Нет во всем мире такого воина», и не удивительно, что, «как овцы перед волком, разбегаются перед Ричардом его враги». Ричард в зеркале Амбруаза, конечно, не вполне реален, но его образ полон жизни и «односторонней» правды, как полна их вся написанная этим автором «История священной войны». Да, она весьма своеобразно отражает действительную историю, но надо помнить, что перед нами поэтическая правда о герое, то есть лучшее, что было или могло быть в нем.

Я думаю, что во всей литературе Средних веков нет поэтического произведения, которое чаще заставляло бы вспоминать о величественно-простой, четкой живописи гомеровских поэм, чем эта «Илиада» XII века. Более чем в 12 тысячах стихов «Истории священной войны» — ее точнее бы назвать «Песней о Ричарде» — нет ни одной строчки, которую читатель предпочел бы отбросить как скучную, мертвую или лишнюю, которая или двигает действие, или дает характеристику. Не нужно никаких специальных исследований, чтобы убедиться, что если как целое (очень стройное и пропорциональное целое) поэма была сконструирована и обработана впоследствии, на досуге, то творилась, писалась она по пути: на корабле Ричарда, при свете его факелов, в промежутках между штурмами стен и переходами в пустыне. Непрерывность этих описаний угадывается в изображении поэтом картины «четырех морей, которые, взаимно возбуждая друг друга, вступают в битву у острова Родоса»; когда он описывает «холодное дыхание изменчивого ветра, который то становился ласковым… то хватал сзади и гнал так быстро, что каждый… исполнялся ужасом перед пугающей бездной»; когда он вздрагивает от «холодной сырости, от которой все начали хрипнуть, кашлять и страдать опухолями ног и головы», или испытывает «под пылью и зноем» «томящую жажду»; когда он подвергается нападению тарантулов и слышит «страшный шум, какой по совету одного мудреца поднимают в лагере, чтобы выгнать эту пакость, стуча в шлемы, железные шапки, бочонки, седла, чаши, котлы и печи».