Эпоха добродетелей. После советской морали - [61]
– Я уверен, что у вас не получится, Сергей Васильевич, – вкрадчиво сказал Щебетовский. – Потому что вы делаете ставку на миф. Нет никакого „афганского братства“ или „афганской идеи“. Война была государственной ошибкой, а ошибки неплодотворны. Какое братство у людей в этом кафе?
– Это просто обычная жизнь. Она ничего не доказывает.
– И я о том же. Просто жизнь. Просто люди вернулись с войны. Больше нет никакого иного смысла. – Щебетовский покровительственно улыбнулся. – И „афганское братство“ – лишь ряд случайных удач, а вы посчитали его закономерностью. Но жизнь разрушит ложные умопостроения»266.
ТОРГАШИ-ГЕРОИ
Долгое время, хотя в стране вроде бы и победил капитализм, в российской литературе не появлялось сколь-нибудь значимых положительных персонажей, занятых зарабатыванием денег. Впрочем, само по себе это и неудивительно: в чистом виде погоня за прибылью, кажется, нигде не являлась привлекательной. Даже если некто хотел обосновать (за неимением якобы лучшего) вытекающую из нее жизненную стратегию, он порой не мог удержаться от того, чтобы не плеваться. Например, популярный некогда писатель А. Буровский, решив выступить в роли учителя жизни, написал книгу «Облик грядущего: (системное расследование будущего): учебник для желающих выжить». В ней он учил тому, что есть лишь одна общая ценность, ради которой стоит объединяться с другими: «Сегодня общие ценности лежат не в сфере идеологии, а в сфере успеха, предпринимательства, добычи денег»267. Разумному человеку, чтобы найти достойное место в жизни, следует заводить полезных друзей, вступать в диаспору, мафию, создавать свою «шайку», получить хорошее образование и разбогатеть. Ну и заниматься лучше всего финансами либо творческим трудом или предпринимательством. Найти самое безопасное место для проживания (по Буровскому в перспективе – это Россия). А главное, никогда, ни при каких обстоятельствах не надо попадать в плен любой идеологии. Ибо идеологии – ловушки для дураков, они делают тебя заложником чужих интересов. Правда, самому Буровскому его же собственные советы не очень нравились, ибо его гораздо более вдохновляли времена Древнего Рима или, скажем, эпоха, когда белый человек стойко нес свое бремя, цивилизуя планету. Показательно, что сам этот учитель жизни, как и мириады других современных ему авторов, предпочитал зарабатывать написанием фэнтезийных и приключенческих опусов, герои которых в первую очередь заводили полезных друзей и создавали свои шайки, но не проявляли особого стремления заниматься финансами и разбогатеть.
Впрочем, надо отдать Буровскому должное, немало героев, сочетавших и то и другое, появилось в попаданческой фантастике несколько более позднего периода.
Выше мы писали об исходной гетерогенности советской морали, которая предполагала нечто вроде своего синтеза аристократических и буржуазных ценностей 268. Вне зависимости от того, насколько этот синтез осуществился в СССР, с крушением советского строя он не то что бы перестал быть актуальным, но его потребовалось осуществить заново, на иных мировоззренческих основаниях. Для множества граждан, не удовлетворенных степенью самореализации, достижимой в постсоветской России, и ищущих утешения в вымышленных мирах, осталась актуальной потребность в такой жизни, которая импонировала бы их «героическим» наклонностям и «торгашеским» потребностям. В отличие от советских людей они уже успели вполне оценить ценность «торгашества» и отчасти приняли установку на возможность достижения богатства путем (понимаемой в широком смысле) предпринимательской активности. Однако опыт 1990-х годов убедил их, что наибольший успех имеет не всякое предпринимательство, а авантюрное, построенное на ловле момента, использовании личных связей, административных ресурсов и инсайдерской информации, дающих возможность достигнуть сверхприбыльной монополии. (Или, иными словами, предпринимательство, ориентированное на получение ренты от какого-то уникального ресурса или позиции в социальной структуре.) В России пик деятельности такого рода социальных субъектов пришелся на 1990-е годы; идущее за ними поколение обнаружило, что социальные лифты заржавели. Именно тогда и начался расцвет «попаданческой» фантастики, в рамках которой осуществился тот синтез буржуазных и прочих добродетелей, который оказался привлекательным для миллионов. Этот синтез был аналогом «американской мечты». Однако если герой «американской мечты» был готов действовать в реальном мире и в реальном времени, ибо питал обоснованные надежды на успех (в конце концов, и сейчас в Америке около 12 млн миллионеров), то российский герой осознавал, что в реальном мире ему мало что светит. Да и не нравилась ему реальность, выросшая из 1990-х годов, а поэтому он был не прочь помечтать об иной, в которой ему самому представилась бы возможность менять мир.
