Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.) - [36]
Более подробное осмысление собственно «Черной смерти» на территории Великого княжества Московского во второй половине XIV в. было сделано профессором МГУ Н.С. Борисовым [Борисов С.Н., 2014]. Согласно предложенной московским исследователем концепции, основой для возвышения Москвы стали следующие факторы: менее пострадавшее крестьянское население деревень Великого княжества Московского, увеличение числа выморочных княжеских земель, стабильное пополнение казны московских князей за счет резкого подъема на рынках цен на товары и услуги, желание ордынских правителей получить хоть что-нибудь из выхода. Не последнюю роль в этом процессе, согласно уже принятой в отечественной историографии традиции, отдается православной церкви. Последняя, в отличие от католической церкви, не только не растеряла свои позиции в обществе, но и укрепилась за счет союза с политической властью. Дальнейший ход исторических событий в Великом княжестве Московском видится историком закономерным результатом наметившейся тенденции.
Антропологический аспект в осмыслении темы «Черной смерти на зависимых от Золотой Орды территориях русских княжеств» был применен в исследовании А.Н. Медведя [Медведь А.Н., 2014]. Согласно его точке зрения, эпидемии на Руси вплоть до XIII в. были нечастым явлением, но как и в Западной Европе, древнерусским обществом они воспринимались скорее как Божье наказание за неправедную жизнь. Наиболее наглядно это отношение было отражено в сообщении о полоцком море 1092 г. Летописец в данном случае обвинил действовавших по божьему повелению бесов. Население же Полоцка полагало, что это духи мертвых мстят за что-то [Медведь А.Н., 2014: 49].
Собственно, «Черная смерть», которая согласно «Летописи Авраамки», пришла в Новгород в 1352 г., воспринималась, как закономерное явление, посланное людям Богом из-за любви к ним для искоренения людских грехов [Медведь А.Н., 2014: 51]. Если в целом говорить о летописных описаниях эпидемий, то, по мнению А.Н. Медведя, складывается ощущение, что жители русских городов воспринимали это бедствие как должное. Зачастую, при описании данного бедствия использовались эпитеты, взятые из популярного библейского сюжета «О казни Египетской». Поэтому ее нельзя было избежать и нельзя было от нее вылечиться. Скорее всего, даже попытки лечения в древнерусском обществе воспринимались, как прямое противодействие Божьей воле. По заключению автора исследования, прямо об этом в летописях не говорится, но этот вывод можно сделать исходя из анализа описаний новгородских и псковских эпидемий. Поэтому, единственными способами борьбы с мором считалось четкое соблюдение религиозной практики, выражавшееся в проведении крестных ходов, общегородских молебнов, возведение общими усилиями дневальных церквей или массовый постриг в монахи.
Несмотря на то, что летописцы в большинстве случаев усматривали в морах божью кару или в крайнем случае проявление стихийного бедствия, они не забывали оставить подробное описание симптомов болезни. Скорее всего, заключает А.Н. Медведь, это делалось из практических соображений. Предполагалось, что осведомленный человек мог на базе летописных записей минимизировать в будущем последствия возникших эпидемий [Медведь А.Н., 2014: 50]. Однако, это не означало еще, что для предотвращения в будущем эпидемий в русских землях предпринимались какие-либо действенные врачебные меры. Например, карантины вводились крайне редко. Более того, были часты случаи, когда создавались условия для дальнейшего распространения эпидемий. Известно несколько случаев, когда в 1352 и 1389 гг. в охваченный эпидемией Псков приезжали делегации новгородского владыки. Если в первом случае это закончилось смертью новгородского епископа Василия Калики и началом эпидемии в самом Новгороде, то в 1389 г. все закончилось благополучно [Медведь А.Н., 2014: 52–53].
Вместе с тем, очевидно и то, что существовали представления об опасности, которая исходила от тел людей, умерших во время эпидемий, и участие в санитарных мероприятиях было частью повседневной жизни русского общества XV в., а возможно, и более раннего времени. Правда, эти мероприятия сводились в основном к погребению мертвых тел в так называемых скудельницах — братских могилах. Обычно упоминания скудельниц относятся к периодам эпидемий. Однако, подобные захоронения существовали и в более спокойные времена. Так, в летописных сводах XV в. есть указание на существовании в Москве скудельниц для нищих и бродяг. Причем, в обязанность горожан входило каждый четверг седьмой недели заниматься засыпанием старой и открытием новой могильной ямы. Зачастую, это сопровождалось постановкой свечей и молебном, а общее количество участников было достаточно большим. «
