Эпитафия шпиону. Причина для тревоги - [138]

— Нет, спасибо. Я поел, пока ждал открытия других магазинов. Слава Богу, мы в деревне, все открывается рано. Хотел принести вам кофе, только он остынет, пока сюда доберешься.

— Как называется это место? — с полным ртом спросил я.

— Реминини. Маленькая деревушка в получасе ходьбы отсюда. Мне… — Он вдруг умолк. — Не хотите посмотреть, что в других пакетах?

Кивнув, я развернул два тяжелых свертка и с удивлением уставился на их содержимое.

— Ботинки?

— Да. По паре каждому, а еще толстые шерстяные носки. Утром я заметил, что вы прихрамываете, а когда мы делали привал, сравнил вашу ногу с моей. У нас один размер.

Я с сомнением рассматривал толстую рифленую подошву и жесткий верх обуви. Залесхофф верно истолковал мой взгляд.

— Нам придется много ходить, и это лучше, чем мозоли.

— Надеюсь. А что в том свертке?

— Во-первых, теплый шарф. Вам пригодится. И шляпа.

— Но у меня есть шляпа.

— Не такая. Посмотрите.

Я посмотрел, и увиденное меня не обрадовало. Это была очень дешевая итальянская шляпа — черная, мягкая, с высокой тульей и плоскими полями.

— Ради всего святого, зачем?

Он ухмыльнулся:

— Чтобы сделать вас менее подозрительным. Ваша изящная шляпа с головой выдает свое английское происхождение. Лучшее средство — изменить облик.

Я померил обновку. К моему удивлению, она оказалась впору.

Залесхофф кивнул.

— Вчера вечером я прикинул размер вашей головы.

Я нерешительно ощупал шляпу.

— По-моему, в этом реквизите дешевой комедии я буду выглядеть еще более подозрительно.

— Вы просто не привыкли. Дайте-ка сюда.

Я с облегчением отдал шляпу. Залесхофф тут же принялся мять и выкручивать ее, словно губку для мытья посуды. Потом почистил ею свои туфли. Закончив, энергично потер о землю, стряхнул прилипшие листья, придал шляпе первоначальную форму, сделал вмятину на верхушке и протянул мне:

— Должно быть примерно так. Наденьте, а свою отдайте мне.

Я подчинился. Он критически осмотрел меня:

— Гораздо лучше. Хорошо, что вы брюнет. Небритый подбородок прекрасно сочетается со шляпой.

Я закурил сигарету и зевнул. После еды меня потянуло в сон. Глаза слипались.

— Ну вот, спать захотелось. Что скажете? Останемся здесь или поищем другое место?

Залесхофф ответил не сразу, и я посмотрел на него сквозь дым сигареты. Взгляд у него был серьезный.

— Сегодня нам спать не придется. Нужно идти дальше.

— Но…

— Я не сказал вам сразу, потому что хотел, чтобы вы спокойно позавтракали, но положение у нас незавидное.

Сердце у меня упало.

— Что вы имеете в виду?

— На всех дорогах патрули.

— Откуда вы знаете?

— Наткнулся на один из них рядом с деревней. Полицейские и парочка чернорубашечников. Понимаете, мы все еще в районе Тревильо. Пришлось на ходу выдумывать историю, что рано утром я выехал из Тревильо в Венецию, где у меня дела, но машина сломалась. Не придумал другого объяснения, что я делаю на этой дороге в такое время и в такой одежде. Меня отпустили, записав фамилию и номер паспорта. А еще сказали, где находится ближайший гараж. Я не мог вернуться со всеми этими пакетами по той же дороге — требовалось хоть какое-то объяснение — и поэтому сделал крюк по полям. Если они меня запомнили и им придет в голову проверить владельца гаража, то совсем скоро поиски развернутся вовсю. И еще… — Он вытащил из кармана сложенную газету. — Вот.

Я скользнул взглядом по первой полосе. Утренний выпуск одной из миланских ежедневных газет. Что имел в виду Залесхофф, видно было сразу. В центре страницы помещались две фотографии в рамках, каждая размером около трех дюймов. Обе мои.

Над ними чернело объявление: «Внимание, 10 000». Внизу, тоже жирным шрифтом, был набран слегка измененный текст, который передавали по радио накануне вечером. Я внимательно изучил фотографии. Одну копию, очевидно, сделали со снимка, который я предоставил для вида на жительство. Репродукция, несмотря на плохую бумагу, получилась почти такой же четкой, как оригинал. Вторую явно взяли из «потерянного» паспорта — на ней виднелись черные полосы от печати британского министерства иностранных дел.

Залесхофф похлопал меня по плечу.

— Надеюсь, теперь вы понимаете, почему вчера я не хотел, чтобы билетный контролер видел ваше лицо? В других газетах те же фотографии.

— Понимаю… — Я снова почувствовал, как холодные пальцы страха сжимают мое сердце. — И что же нам делать, черт возьми? Если дороги патрулируют и у всех есть эти фотографии…

Он не дал мне договорить:

— Думаете, разумнее сдаться? Ради Бога, давайте не будем впустую тратить силы на повторение этих разговоров. — Залесхофф достал карту. — Нас еще не загнали в угол. На дорогах кордоны, но они не в состоянии патрулировать поля. На моей карте деревни Реминини нет — слишком маленькая; если я не ошибаюсь, мы где-то здесь, — он ткнул пальцем в лист, — то есть всего в тридцати километрах от железной дороги из Бергамо в Брешию. Взгляните: в этом районе все главные железнодорожные ветки идут почти точно на север. Другими словами, если мы пойдем по пересеченной местности в северном направлении, то уже сегодня доберемся до железной дороги, не рискуя столкнуться с патрулем.

— Но при свете дня…

— Я же вам сказал. Опасаться следует только дорог, а мы будем пересекать только второстепенные. Что касается остального, нужно лишь смотреть в оба.