Энтропия - [8]

Господь Бог лепил сосуды ленточным способом, не прибегая к гончарному кругу. Впрочем, эллипсы он тоже вертел, в другом месте.

Самое странное, что пустоты действительно нет. Прав упрямый Декарт.

Есть вакуум, в котором содержится ноль частиц. А если частиц ноль, то напряжение поля больше нуля. Принцип неопределенности. А если напряжение больше нуля, то, стало быть, есть частицы. Принцип дополнительности. Обо всем этом я молчу Тамаре. Хотя можно и сказать, она поймет не хуже, чем я, а поскольку я этого не понимаю, то поймет лучше меня, а раз она поймет лучше меня, значит, я тоже что-нибудь пойму. Познакомились по поводу проблемы filioque. Что значит: “и от Сына”. Интересовалась, в чем существенное отличие католицизма от православия. Смертный, откуда у тебя Тамара? От Бога

Отца – и от Сына. Она любознательная, Тамара. Но не очень. Начнет и бросит. Так вот со всем, наверное, со мной тоже. Однако приехала.

Это удивительно, потому что уже не ждал. Так раньше с трамваями: ждешь-ждешь, потом сделаешь вид, что уходишь. А он все равно не придет. Вот когда уйдешь, придет. Люди от этого ужасно глупеют, начинают пользоваться примитивными средствами. Например, перестают мыть полы. Умываться. Высыпаться. В надежде на то, что если будешь делать все так, как не надо, то будет наоборот. Магия бывает симпатическая и – какая? Антипатическая? Тамара, вы не помните, какая бывает еще магия, не симпатическая – а…? – Антипатическая? -

Конгениально. Ах да, бывает еще контагиозная магия.

Знаете ли, Тамара, это очень неправильно – любить женщину. Им всегда нужно, чтобы делали все наоборот. Какая-то вечная колесница, колесит и колесит по кругу. Это называется единство и борьба противоположностей. Ужасно скучно. Другое дело – Платон, подражание, восхождение по ступеням совершенства. Вот и любите мужчин. Не могу,

Тамара, душа не лежит. Я понимаю, на что вы намекаете. Вы, Тамара, очень умная, вы всегда понимаете, на что я намекаю, даже если я ни на что не намекаю. Да нет, все вы прекрасно понимаете. Что же именно я прекрасно понимаю? Да ладно. Ей-богу, Тамара, перестали бы вы говорить этим вашим эзоповым языком. Язык дан нам для того, чтобы сообщать другому свои мысли, а не для того, чтобы их скрывать, хотя имеется и противоположное мнение. Вы имеете в виду, что я должна восходить по ступеням совершенства, разумеется, за вами, потому что вы уже где-то на два пролета выше. Ничего подобного я не говорил.

Нет, именно это вы и сказали. Я вообще не про вас говорил. Я вообще говорил.

Почему-то мы идем в сторону кладбища. Вечно меня тянет на кладбище, а может, ее тянет. К своим родным на могилы никогда не ходил, даже когда не переехал еще. К чужим – сколько угодно. Здесь всегда много разных растений, больше – только в дендрарии. А вы, Тамара, почему сюда хотите? Здесь спокойно. А там что, беспокойно? Я устала. Нужно было остаться, вы ведь не отдохнули с дороги. А что дорога, я всю дорогу преспокойно сидела, спала даже. Все равно от нее устаешь.

Трясет и мотает. Трупы на дорогах. Два с половиной часа. Ну, если хотите – только не сюда, здесь слишком импозантное надгробие. Вот как смотрит. Лучше куда-нибудь, где крест простой. А я вот знаете что сейчас подумала? Я вот так много знаю всего, что это другие, что это невозможность более любить, что это ewige Wiederkehr, а вдруг окажется, что там просто черти с крючьями? Ну, чтобы черти – это вряд ли. А вот что боль вроде зубной, только везде, – это может быть. Я больше всего на свете боли боюсь, самой обыкновенной. Кто из нас это сказал? В любом случае могу подписаться. Действительно, больше всего. Больше всяких приступов хандры и

“не-знаю-больше-для-чего-жить”. Ангел в белом халате. Благословенное кресло, где, сквозь муки очищенный, я выйду, сплюнув в белый сосуд остатки своих грехов. Рай, Тамара, – это новокаин. От новокаина у меня музыка в голове. А каждую ночь, то есть каждое утро, перед тем как проснуться, я познаю истину, лежащую в основе всего. Жалко, что я не умею этого описать. Лучше всего удалось де Куинси – про тиранию лица. Хотя это был совсем не рай. Интересно, почему это описывать неприятные ощущения всегда получается лучше, чем приятные? Могу вам на это ответить: приятные так прекрасны, что не нуждаются в трансформации и фиксации. А какая-нибудь дрянь всегда наилучший материал, чтобы преобразовать в нечто замечательное. Дрянь так и просится на холст. На бумагу. Хотя не в музыку. Ужасных звуков не бывает, или нет, бывают, но с ними уже ничего не поделаешь. Квартет для четырех кирпичей о стекло. Квинтет для четырех собак и младенца.

Впрочем, кому-то и сие может понравиться. Отчего вы так не любите детей? Лучше я вам объясню, почему я не люблю собак, вам тогда сразу станет ясно, почему я не люблю детей. Собак я не люблю потому, что они меня не любят. Большие и маленькие, все равно – всегда норовят меня укусить. Вот видите, трижды прокусили руку, заметьте, без малейшего с моей стороны повода. У меня у самого была собака, такса.

Ой, я их люблю. Я их тоже люблю. Ее смешно было мучить: дразнишь, дразнишь, а она не сердится, клацает зубами для вида, и вдруг в какой-то момент у нее становятся очень мягкие губы и стеклянные глаза, и вот тогда она как цапнет. И никогда не знаешь, когда настанет этот момент. Вам не надо было ее дразнить. Ничего, других я не дразнил, они сами подходили и кусали без звука. Но какое отношение к этому имеют дети? А они еще хуже.