Энтропия - [7]

– Заходите, заходите. Что же вы не позвонили. – Мы с Тамарой почему-то на вы. Вы не сердитесь, что беспорядок. Что вы, что вы.

Это же я не предупредила. Я подумала: позвоню, скажу, что выезжаю, будете ждать, а со мной вдруг что-нибудь случится. Я вам вот привезла – вы раздевайтесь. Давайте пальто. Берите тапки. Не надо, я так. Не надо так, а впрочем, как хотите. Пол здесь не мыт с тех пор, как вы в последний раз приезжали. То есть очень давно.

Она хочет идти на кухню, предпринимаю все, чтобы ее туда не пустить, потому что рыба. Кто знает, может быть, просто выкинули. Нужно как-нибудь по-тихому убрать. Идите в комнату, но она хочет кофе.

– Я бы кофе выпила. Холодно там, снаружи. Снег выпал. – Я заметил.

Пока вода греется, декламирую:

– Тебя я с утра дожидался вчера – они догадались, что ты не придешь

– ты помнишь, какая погода была? – как в праздник, и я выходил без пальто. Вам не кажется, Тамара, что это стихотворение идеально передает душевное состояние параноика? Что это за “они”? Какая это погода – “как в праздник”?

Чье это стихотворение, спрашивает Тамара, и я отвечаю, как положено, с идиотски загадочным видом: это стихи поэта, на могилу которого я вас водил в позапрошлом году. Она долго думает и в конце концов спрашивает: Чуковский? Ну, не то чтобы Чуковский, а так, рядом лежит. Пастернак? Ну, не настолько рядом, ближе к ограде. Там была замечательная грязь, на этом кладбище, особенно у ручья. Ваши сапоги были совершенно грязные, и чулки тоже. Пришлось их снять.

Наконец угадывает и бурно радуется. Загадайте мне загадку. Не могу вспомнить ни одной. Загадки – это не по моей части. Это по вашей части. Ага, я когда ехала, вспомнила, что хотела вас о чем-то спросить. Забыла. А, вспомнила – что такое синекдоха? Объясняю, что такое синекдоха.

– Когда мы ехали, я заснула, не знаю, сколько это длилось, но когда я проснулась, проехали, наверное, половину пути. Автобус вдруг сбавил скорость, почти до человеческого шага, там на дороге стояли патрульные машины и лежали два мертвых человека, они абсолютно точно были мертвые, потому что у одного череп был проломлен, видно было, что кости торчат у виска. А другой так раскинулся, что тоже ясно. И на них были какие-то грязные майки и вытянутые штаны. О, Тамара, как мило с вашей стороны рассказать мне об этом. Да вы не смейтесь, мне стало так страшно именно от этой медлительности, я все успела рассмотреть. Я и не смеюсь, что смеяться.

– Вы, Тамара, никогда не обращали внимания на кресты и венки вдоль дороги? Чуть подальше от кольца отъехать, они каждые пять минут. То есть каждые пять километров. Иногда сразу несколько. Это очень поучительно, Тамара. Если бы каждая точка пространства, в которой прежде кто-то умер, отмечалась каким-нибудь знаком, то не продохнуть было бы от этих знаков. Все мы ходили бы как мухи среди паутин, и все думали: прилипну, не прилипну? Мы и так ходим как мухи. Ну да, конечно. Единственный способ – не ходить. Например, летать.

Тамара пьет очень медленно, кофе успеет остыть, нагреться, остыть, прежде чем она его выпьет. Хотите летать, Тамара? Давайте принесу ваш вермут, очень способствует полетам. Несите.

– Расскажите, что еще хорошего с вами произошло, кроме трупов на дороге.

– Так, ничего. Ходила на выставку перегородчатых эмалей. Они были прелестны. Такие нежные, как раковины. Мне захотелось научиться их делать. Вы не знаете, где это можно?

Общаться с Тамарой просто. Нужно отвечать на ее вопросы уверенно и сразу. Если не знаешь, что отвечать, – придумай, потому что она не станет проверять.

– Конечно, знаю, Тамара, в моей последней школе этим занималась одна учительница, хотя нет, она делала не перегородчатую эмаль, она, собственно, вообще не эмаль делала, а брала цветное стекло, заворачивала в мешок, как следует колотила молотком по этому мешку, потом высыпала на лист простого стекла в каком-нибудь порядке и отправляла в печку для обжига, получалось хорошо. А вот в художественной школе моя учительница делала настоящую перегородчатую эмаль, она приносила показать – всякие браслеты и брошки, очень красивые. Она любила Муху, знаете ли, работала немножко в его стиле.

Могу телефон дать. Да, пожалуйста, дайте. Все равно забудет.

Телефона Катерины у меня нет. Нежные, как раковины. Шуршат на берегу, сиреневые, прозрачные. Скелеты. Почему-то их любят держать дома, а скелет не всякий притащит в квартиру. Хотя в одном доме видел череп, по легенде человеческий. Скелет, по их мнению, – это то, что внутри. Совершенно не боятся скелетов, которые снаружи.

Всякие рога и копыта на стенах. В квартире моего дяди их был целый лес на одной стене – в наследство. Откуда бы это выражение -

“наставить рога”? Отвлекаюсь.

– Тамара, вы устали или хотите, может быть, гулять? Пока не стемнело. Конечно, она хочет гулять. А куда она хочет? В город или к озеру? К озеру хочет.

Оно отсюда вытянутое, как селедка. Помнится, Катерина заставляла нас вертеть эллипсы – горло, дно, бока невидимого сосуда, и когда эти эллипсы у нас не выходили, всегда спрашивала: ну что это за селедка?

Вот такая вот селедка тут лежит, широкопузая. Тоже сосуд. Изнутри как чаша с плоскими краями и глубоким дном. Очень условная чаша.