Энрико Карузо: легенда одного голоса - [45]

Однажды, когда он пел в «Самсоне и Далиле», один из хори­стов случайно наступил ему на ногу. Он хромал до конца спек­такля, а потом стонал в машине по дороге домой. Там его ждал врач со всевозможными лекарствами. Когда ему осторожно пе­ревязали ногу и уложили в постель, он шепнул мне по секрету:

— Я люблю иногда наделать шуму.

На ноге не было даже маленького синяка.

Сезон начинался 15 ноября «Еврейкой», а стоял уже послед­ний день октября. Кроме необходимости повторить партию, которую он не пел после Гаваны, у него накопилось много важ­ных дел, ждавших его: интервью по поводу турне, переговоры со страховыми агентами по поводу кражи и с юристами по по­воду контрактов, нужно было написать сотни писем, оплатить налоги и счета. В конце концов он все же обратился к врачам. Не знаю, кто ему рекомендовал доктора X. Энрико консульти­ровался с разными специалистами, но никто не мог понять причину его головных болей. Муж почему-то верил, что ему поможет именно доктор X. Мне он не нравился, поскольку год назад он прописал Энрико нелепое лечение от головных болей. Оно заключалось в том, что Энрико ложился на металлический стол, а на живот ему накладывали цинковые пластинки, поверх которых помещались мешочки с песком. Через пластинки про­пускался ток, мешочки подпрыгивали, и все это производило массаж. Предполагалось, что таким образом разрушается жир и это способствует уменьшению головных болей. После этой процедуры Энрико переходил в другой кабинет, где проводи­лось обезвоживание (дегидратация). В результате такого сеан­са он сбрасывал несколько фунтов, но быстро восстанавливал их, выпивая дома очень много воды. Головные боли, конечно, не проходили. Я не смогла отговорить его от посещения докто­ра X., и однажды, дождливым ноябрьским днем, Энрико от­правился к нему, чтобы лечить простуду таким же способом, каким тот лечил его от головных болей.

Открытие оперного сезона прошло с обычным энтузиаз­мом. Спектакли неизменно сопровождались большим успе­хом. Наша домашняя жизнь была спокойной и счастливой. Эн­рико разбирал по вечерам золотые монеты, которым предстоя­ло пополнить его знаменитую коллекцию в Синье. Иногда ря­дом с нами, в отгороженном на полу месте, играла Глория. Ко­гда она, приподнимаясь на своих маленьких ножках, звала: «Папа! Папа!», Энрико спешил к ней, брал ее на руки и покры­вал лицо дочери поцелуями. Приближалось Рождество. Энри­ко составил большой список имен — тех людей, которым он всегда что-нибудь дарил. Когда он прочел его мне, я испуга­лась:

— Рико! Ведь ты любишь далеко не всех этих людей!

— Конечно, нет, — ответил он, — но они ждут подарков.

Приобретать с Энрико рождественские подарки доставляло мне большое удовольствие. Он покупал, что задумывал, никогда не спрашивая о цене, причем только в двух магазинах: сво­ем любимом антикварном и в магазине Тиффани. У Тиффани он покупал золотые сувениры для тех, кто не любил старинных вещей, а в антикварном — вещи для тех, кому не нравились су­вениры. Его доброе лицо светилось теплой улыбкой, выражав­шей то, что он чувствовал, — истинно рождественское настрое­ние и счастье. В своем отороченном мехом пальто он казался очень крупным, когда расхаживал по магазину. Вот он остано­вился у прилавка, рассматривая что-то в витрине:

— Посмотри, Дора! Какие чудесные коробочки для пудры и помады.

Продавец заметно оживился. С его лица сбежало скучаю­щее выражение. Энрико указал на коробочки не пальцем, а всей рукой — жест, который мне показался символом безгра­ничной щедрости его сердца. Он тщательно осмотрел узоры и выбрал четыре образца.

— Мы возьмем 50 таких, 30 таких, 10 таких и одну такую.

Продавец сказал, заикаясь, что должен посмотреть, найдет­ся ли такое количество. Мы прошли к отделу, где продавались портсигары, и там в ответ на его просьбу последовала такая же реакция. Затем мы выбирали браслеты и ожерелья. К этому времени все уже знали, что Карузо покупает рождественские подарки, и хозяин магазина вышел приветствовать нас.

— Очень вам обязан, — сказал Энрико, дружески здороваясь с ним за руку, — я хочу сделать специальный заказ.

Мы сели за стол, и Энрико сделал набросок золотого брело­ка к часам — подарка, который он хотел преподнести в этом го­ду своим близким друзьям.

— Сделайте и пришлите мне 20 таких брелоков.

Мы пожали всем руки и вышли от Тиффани, не задумыва­ясь о том, сколько денег истратили, и направились в антиквар­ный магазин. Там Энрико выбирал вещи в соответствии со вку­сом тех, кому они предназначались.

— Они ужасны и не нравятся мне, но их собирают и находят в этом какой-то интерес.

Однако существовал один человек, подарок для которого он выбирал так, будто собирался поместить его в свою коллекцию. Это была пожилая знатная дама — миссис Огден Гёлет. Энрико очень хорошо относился к ней, и они в течение многих лет ос­тавались друзьями. У нее была первая ложа в «Золотой подко­ве», и Карузо всегда улыбался ей, выходя на сцену. После каж­дой премьеры он посылал ей клавир с автографом, а она звони­ла по телефону, чтобы поблагодарить его за великолепное пе­ние. Однажды мы пригласили ее на ланч в наш излюбленный маленький итальянский ресторанчик. Ей понравилось там. Энрико с сыновней нежностью наблюдал, как ее маленькие ручки в белых замшевых перчатках справляются с большим блюдом спагетти.