Энрико Карузо: легенда одного голоса - [42]

— Какую речь? — спросил я.

— Люди хотят услышать ваш голос, и, надеюсь, вы достави­те нам это удовольствие.

Представляешь, какое в этот момент у меня было лицо!!

Я покраснел, потом побледнел, а импресарио заверил присутствующих, что я непременно скажу что-нибудь. После обеда, во время которого я ни к чему не притронулся, поднялся президент и объявил: «Сейчас мистер Карузо произнесет не­сколько слов».

Наступило глубокое молчание. Я заметил на столе какую-то бумажку с напечатанным на ней текстом и, увидев в этом спо­соб преодолеть их настойчивые просьбы, улыбнулся и сказал:

«Леди и Джентльмены! Мистер Президент! Благодарю за честь, которую вы мне оказываете, но я нахожусь здесь не для того, чтобы говорить, а чтобы петь».

Я ожидал, что меня попросят спеть, но все молчали. Тогда мне пришлось продолжить: «Не ожидайте длинной речи. Я прочту то, что кто-то положил передо мной».

Я прочитал напечатанный на бумаге текст. Там было напи­сано, что я одобряю деятельность благотворительных обществ, что они должны получить всеобщую поддержку, так как рабо­тают для всеобщего блага...

Мне горячо аплодировали.

Я люблю тебя, дорогая Дора! Ты вся в моем сердце. Рико.

Сан-Паулу

6 октября 1920года

15 часов

Моя Дора!

Родная моя, я снова пишу тебе, чтобы побыть немного с то­бой и успокоить нервы, которые раздражает... ветер. Да, доро­гая, день сам по себе превосходен, но ветер пронизывает до костей. Сегодня утром у меня было глупейшее интервью. Ре­портер взбесил меня своими дурацкими вопросами типа: «По­чему вы позволяете, чтобы билеты на ваши концерты стоили больше, чем на концерты других артистов?» К счастью, вовре­мя подоспел Коппикус и все объяснил. Был задан также такой вопрос: «Разрешу ли я Глории быть акробаткой?». Я послал бы их всех к черту* если бы не получал столь высоких гонораров.

Теперь насчет автомобиля. Что за люди в гараже? Менять гараж из-за того, что машину моют с большим количеством мыла, бессмысленно. Надо сказать, чтобы его употребляли меньше, — вот и все. Должны быть другие причины.

Я рад, что ты стала лучше играть на рояле, и уверен, что че­рез год ты сможешь аккомпанировать мне при исполнении не­сложных песен.

Скучаю по тебе и твоему нежному голосу.

Рико.

Поезд на пути из Омахи в Денвер

7 октября 1920года

19 часов

Моя дорогая Дора!

Прежде, чем ночь состарится (хорошее выражение) и голо­ва отяжелеет от усталости, хочу провести немного времени с

моей любимой. Я устал жить вдалеке от тебя, а после того, что случилось вчера вечером, чувствую, что не могу больше рабо­тать.

Вчера днем, написав тебе письмо, я стал готовиться к кон­церту. Я чувствовал себя немного взволнованным, так как надо было успеть собрать вещи, поскольку я планировал уехать по­сле выступления. В восемь с четвертью мы начали. Сначала иг­рал скрипач, потом пела сопрано, а затем вышел я, чтобы спеть арию из «Африканки». Дома, когда я попробовал распеться, всё было хорошо. Я начал арию. Голос хорошо повиновался мне. В десяти футах над моей головой висели два ряда электри­ческих ламп и от них шел сильный жар. Я вдруг почувствовал, что мне жарко, дыхание стало затрудненным, а голос тяжелым. Вся кровь прилила к голове перед верхней нотой. В горле за­стрял комок, и я пустил нечто вроде петуха, от которого сразу же интонация поехала вниз. И я, и публика обомлели! Я стоял неподвижно у рояля, и в голове пульсировала кровь. Фучито подошел ко мне и помог сойти со сцены. Мне поаплодировали, но без энтузиазма. Я снова вышел петь и опять почувствовал, что голова нагревается. Только после этого я обратил внимание на лампы. Отошел немножко в сторону и жар исчез. Причина была выяснена. Я попросил поднять лампы, после чего запел, как обычно. Но публика так и не оживилась, и всему виной ин­цидент с лампами...

В десять часов мы закончили концерт и поспешили на стан­цию, где поезд уже опаздывал на двадцать минут из-за того, что ждал нас. Я послал Дзирато отправить телеграмму. Через неко­торое время пришел Коппикус с ужином, но я ни к чему не притронулся. Я все время думал о том, что напишут в газетах об этом выступлении. Мне кажется, что беду навлек тот репортер, который приходил ко мне вчера утром и спросил: «Как вам уда­ется так долго сохранять хорошую форму, тем более, что вам приходится часто гастролировать?»

«Это оттого, что я слежу за собой», — ответил я.

А вечером произошел такой случай! Я провел скверную ночь и почти не спал... Не пойму почему, но без тебя я чувствую себя, как мальчишка без всякой опеки. Можешь ли ты это объ­яснить? Я старею и боюсь, что ты разлюбишь меня. Если это случится, я убью тебя, Глорию и себя.

Твой Рико.

Денвер

9 октября 1920года

23 часа

Моя дорогая Дора!

Только что окончился концерт, и я послал тебе телеграмму. Я спел одиннадцать вещей вместо трех!! Требовали еще, но все имеет границы, и, думаю, мое выступление должно было удов­летворить публику. Странно, но все знают «А vuchella» (романс Ф.П. Тости «Милые уста». — М.М.) и как только началось всту­пление, все зааплодировали. Голос у меня был в лучшем со­стоянии, чем в Сан-Паулу, да и сам я старался вовсю. Не следо­вало начинать турне простуженным. Мне кажется, я еще не скоро поправлюсь и, если у меня будет повышенная температу­ра, придется отменить выступление. Здесь мы находимся на высоте около 1 000 метров над уровнем моря. Петь трудно, но я спел хорошо.