Енисейские очерки - [19]

А потом понес я лом, пилу, чекира домой, и они погромыхивали за плечами на веревке, и вспомнился другой Енисей — Енисей большого поселка, мир дизелей, каэсок, парней с чекирами, рассуждающие о том, как на "амур" поставить дизель от "сурфа", представился азарт и разгон их сильной, стальной, чугунной, солярной жизни и потеря старинного, тихого, деревянного, а потом вспомнил Енисей, когда-то увиденный впервые — пустой, молчащий, ровный. А после прежний, Дяди Ильин, Анисей представился, раскрашенный его воспоминаниями, словечками, седыми завитками старины. И подумалось, неужели когда уйдут старики, Енисей снова плоским, прямым, равнодушным станет?

В ЗИМНЕМ СТВОРЕ

В весне всегда что-то долгожданное, лето — будто цель всего года, передышка, и именно летом течет жизнь речная, лодочная и пароходная, но все-таки самая соль жизни зима. И начинается она исподволь, ее ждут, потому что и шляча осенняя надоела, и охота бодрости, морозца, но это только поначалу, а потом как всадится поглубже в зиму дело, как оглубеют снега и морозы прижмут — снова вязкой и глухой станет жизнь и время будто главный, тяговый двигатель включит, пойдет рабоче и долго.

Поначалу первые морозцы встречают на реке, и мотор греть приходится, и ветер, как ледяная стена, и руки поначалу с отвычки вдруг заломит от сети, от склизкой рыбины, стянувшей мордой ячею. На той стороне целый день булькотят плавными сетями омуля. На озере ледок, и Дядя Илья с внуком ставит морду на животку, без нее потом налима не поймать.

Снег, сначала слегка, и все ждут чтоб как следует, чтобы на другую технику пересесть, воды привезти на "буране", да закрыть наконец навигацию, вывезти лодку, и в этом снятие и вывозе сначала мотора, потом и лодки что-то есть увесистое и успокоительное. Лодки еще разноцветным рядком на берегу, на Енисее вал, катает север, дейдвуды, винты во льду, в сосульках. Лодки, моторы обшарпанные, битые, кто-то куда-то еще едет, заводит мотор, долго греет, синий дым срывает, уносит, ветром лодку наваливает на берег, мужик пихается, мотор орет, на волне оголяя выхлоп.

На другой день чуть морозец, пошла шужка, сальце, небольшые, похожие на бляшки плесени, льдинки. Вот еще подморозило, сильнее шуга пошла. Вот и притор начинает мять, растет торосистый ледяной припаек у берега, и все глядят, куда бы удочки налимьи воткуть.

Всех волнует, как Енисей будет вставать — ровно, ли замнет его так, что торос на торосе, и дорогу «через» рубить задолбаешься. Когда к Новому году выйдут охотники, им будут говорить: " — Анисей ноне как закатало, гольный торос" (ударение на первое «о» — М.Т.), или "Анисей-то нынче смотри-ка как стал, хоть боком катись". Вроде зима, морозы, а свое облегченье, и сети поставить поехать, и по сено — гусянки не гробить по торосу.

Вот наконец снежку подбросило и заревели "бураны", "нордики", "тундры". Кончилось безводье: водопровод из скважины был отключен еще с первым же морозцем, и с водой экономия, а теперь вся деревня заегозила, еще вчера на "вихрях" — сегодня на "буранах", кто по воду, кто по лодку, кто по дрова.

Дядя Костя со внуком вывозит "крым" — все старик сам делает — сын запился. Корячится с мальчишкой, на взвозе между камней снегу мало, а подъем крутой, и он не может лодку взять, "буран" буксует, летит галька из-под гусениц, Дядя Костя перецепляет на длинную веревку и рывками, по пол-метра удергивает лодку. Сашка из-всех сил кожилится сзади, толкает. "Буран" ревет, дымина, и гусянки жалко, а лодку вывезти надо — Енисей вставать будет, воды даст, и ее зальет, замнет льдом. Глядишь на эту технику — и жалко ее, а свой хребет еще жальчее. Погода смурная, рабочая, серенькая, снежок пробрасывает, все время здесь то снежок, то ветерок, а то и снежище и ветрище.

На угоре мальчишка-кетёнок играет: игрушечный буранчик тащит и игрушеную лодку, тоже вывозит. Буранчик длиной сантиметров двадцать, сделан из брусочков, капот покрашен красной краской, стекло из пластмассовой бутылки, лодка — разрезанная вдоль такая же бутылка — вместо мотора пенопластовая пробка от самолова.

Боковая речка уже встала, она течет с северо-востока, с гор, и вода в ней ледяней енисейной. На самодельном драндуле едет Витас, литовец. Он упертый, у него все по-своему, и все над ним посмеиваются, хотя и признают, что в технике он шурупит. Он все собирает что-то из железных отбросов. Драндулет — название Витаса — это половинка бурановского двигателя, бурановская гусянка, лодка тоже опиленная бурановская, лыжи от стринного "линкса", а карбюратор от пускача. Капота нет, все наголе. Седушка узкая, фара без стекла привинчена к стойке. Драндулет холодный еще заводится, а на горячую еле-еле. Коробка тоже бурановская, стоит впереди слева и Витас включает ее ногой. Обороты большие, тормоза нет, и включается она плохо, трещит, а он давит, морщится, и все качают головами, переглядываются и лыбятся.

Ему охота вырваться из деревни, и он едет к речке Акулинихе в балок, хочет сеть поднырить, удочки поставить на налима и налима покандачить, то есть половить на блесенку или на бадлу. Животку он везет с собой в укрытом ведре.