Енисей - река сибирская - [89]

"Они забирались в наши жилища днем и ночью, таская все, что только можно унести: продукты, мешки, чулки, шапки и т. п. Они умели до такой степени искусно откапывать бочки с нашими запасами в несколько килограммов весом и так ловко извлекать из них мясо, что в первое время мы положительно не могли приписать подобные проделки именно песцам. Во время обдирания шкуры с какого-нибудь животного нам часто случалось закалывать песцов ножом, потому что они старались вырвать мясо из наших рук. Если мы что-нибудь зарывали самым тщательным образом и заваливали это место камнями, то песцы не только всегда находили скрытое, но и умудрялись сдвигать тяжелый камень, наваливаясь на него плечами и изо всех сил помогая друг другу. Если мы клали какую-нибудь вещь на высокий столб, надеясь оградить ее этим способом, они подрывали столб до тех пор, пока он не сваливался. Песцы следили за всеми нашими поступками и следовали за нами по пятам, какие бы меры мы ни предпринимали против них".

Между прочим, известны случаи, когда песец, попав в капкан, отгрызал себе лапу и уходил в тундру. Один полярник описал такой удивительный случай: в капкан попал песец, на ноге которого болтался… другой капкан. Должно быть, он был плохо укреплен, песец унес его с собой и таскал до тех пор, пока снова не попался.

Не знаю, что думают другие, когда видят ослепительно белый мех песца, но мне лично всегда вспоминается пустынный берег речки, спящая тундра, освещенная желтым полуночным солнцем, и некрасивый зверек с буроватой, свалявшейся шерстью.

* * *

От бухты Варгузина, расположенной севернее мыса Крестовского, скалистый правый берег залива стал особенно диким и вместе с тем особенно привлекательным.

День выдался ясный. Вода, которая в заливе чаще всего выглядит угрюмой, свинцово-серой, на этот раз радовала голубизной. Слева простиралась безбрежная морская ширь. Там, где вода сливалась с небом, стояла узкая полоса серого тумана. Оттуда отголоском далекой бури, катились крупные волны. Они достигали красновато-желтых скал берега и белой пеной разбивались о его камни, о беспорядочно разбросанные обломки скал, уже сглаженные и отшлифованные вековечной работой ветра, воды и льда.

Косые лучи солнца не проникали в расщелины. Там лежали густые, черные тени. Белая пена, белые пятна снега, красноватый камень, голубое небо, бирюзово-голубая вода, бриллиантовые блески солнечных лучей в волнах — все это было очень красиво, ярко и празднично.

Вскоре мы увидели первые пловучие льдины, пригнанные ветром из Карского моря. Это было уже у мыса Ефремов Камень, вершины красноватых утесов которого поднимались над водой. Туман на горизонте отсвечивал белым, рассеянным светом матовой лампочки. Он словно сиял изнутри. Это означало, что за его пеленой морские льды. С палубы заметили еще одного вестника моря — небольшого тюленя. Его темное тело то появлялось, то исчезало: он нырял в гребни волн.

— Диксон!

Это крикнул вахтенный. Наконец-то! Я поспешил на мостик. В сильный бинокль можно было различить паутинку радиомачт. Часа через два мы будем там.

Но через час я снова смотрел в бинокль, а радиомачты как будто не стали ближе. Туман растаял, исчез. Воздух был удивительно прозрачен, и, должно быть, поэтому я так ошибся, в расчетах.

Мы вошли в гавань Диксона ранним утром.

Я увидел довольно пологий каменистый берег, большие дома зимовщиков. Мощный, утюгообразный ледокол дымил на рейде двумя высокими трубами. Я увидел другие корабли, большие и малые, стоявшие на якорях в удивительно удобной бухте. Я читал их названия и названия портов, к которым они были приписаны. Сюда, на перекресток Великого Северного морского пути и великой речной дороги, явились корабли чуть ли не изо всех гаваней восточных, западных и северных морей страны.

Два узких пролива — Превен и Лена — отделяли гавань Диксона от моря. Было видно, как там, в море, теснились, медленно двигаясь, льды. Отдельные синеватые глыбы протиснулись в самую бухту. Мы проплыли мимо одной из них, совсем лазоревой, с вытаявшей буроватой солью. Подводная часть льдины, цвета зеленоватого бутылочного стекла, выдавалась вперед, и на ее фоне мелькали какие-то рыбки.

"Бурный" протиснулся между двумя океанскими лесовозами. Каким жалким казался он теперь! Парень в тельняшке склонился над бортом лесовоза и сделал вид, что хочет достать нашу мачту рукой. Мы молча проглотили обиду: наша мачта была ниже борта, где стоял этот шутник.

И вот наконец, распрощавшись со своими спутниками, я спрыгиваю с шлюпки "Бурного" на камни Диксона. Камни покрыты каким-то налетом. Да ведь это собачья шерсть! Наверное, ездовые псы, которые лежали тут же на берегу, терлись о камни, торопясь сбросить зимнюю шубу. Появление нашей шлюпки не произвело на них никакого впечатления. Только огромная, сильно прихрамывающая собака подошла к нам и потянула носом воздух.

— Это свои, Краля, — сказал человек в ватной кацавейке, вышедший нам навстречу.

Собака вопросительно посмотрела на него.

— Наша Краля полусобака-полуволк, — сказал человек в кацавейке. — А ногу она повредила в песцовом капкане. Вы с Енисея? Завтракали? Завтрак в кают-компании, вон там. Могу проводить.