Енисей - река сибирская - [90]

Тут, как и на всех советских зимовках, действовал закон полярного гостеприимства: раньше всего накормить гостя, набить его трубку, если у него вышел табак, дать ему свою одежду, если его промокла, а потом уже завести с ним беседу.

Представьте себе, что не из удобной каюты моторного бота, а из тундры, и не теплым осенним днем, а темной январской ночью пришли вы на Диксон. Вы брели, утопая в снегу, пурга сбивала вас с ног, уже давно вы не видели дыма человеческого жилья — и вдруг оказались в кругу людей, незнакомых, но уже родных, и за вами ухаживают наперебой, кладут на тарелку лучшие куски, подливают вино. Да ведь это и есть счастье, великое счастье чувствовать себя членом дружной семьи!

На острове жили простые, мужественные, веселые люди. Они трудолюбиво насадили садик, в котором цвели анютины глазки, и назвали его "Парком культуры и отдыха". В этом "парке" на скамеечке полярные летчики в огромных меховых сапогах — "чертохо-дах" перед вылетом на ледовую разведку толковали со зверобоями, явившимися в гости с мыса Двух Медведей. Ледовая разведка делается с воздуха. Летчики видят, где лед, где чистая вода, и указывают по радио путь кораблям. Разведка нужна и для научно обоснованного предсказания ледовой обстановки на много дней и даже месяцев вперед.

В этом же садике бродил черноглазый Вовка, самый молодой диксоновец. На ногах его были крохотные меховые бокари. Вовка, испуская воинственные крики, бросался на добродушных псов. Псы покорно сносили его наскоки. Вовкина мать кричала из окна:

— Вовка! Тебе говорю, перестань! Посмотри, весь в шерсти, срам-то какой!

Я услышал в этом садике удивительный рассказ молодого радиста, заросшего дремучей бородищей. Оказывается, он зимовал на одном из островов далеко в океане. Его сняли самолетом, он собирался завтра вылететь дальше — домой, в Москву.

— И представьте, — с увлечением говорил молодой бородач, поглядывая в мою сторону, — мы этого прирученного белого медведя даже курить выучили…

Полярники переглянулись. Эти радисты всегда готовы отмочить какую-нибудь небылицу, только развесь уши! Немолодой, гладко выбритый моряк не вытерпел и, посасывая трубочку, забормотал:

— Кхе-кхе! Не слыхал, чтобы медведи курили. Кхе-кхе! Нет, не слыхал, хоть и двадцать три года на Севере плаваю.

Но радист не смущался. Кажется, он специально предназначал свой рассказ для меня и еще двух явных новичков, смотревших на него во все глаза.

Я побывал в радиоцентре, откуда поддерживается радиосвязь со всей Арктикой. Тут было царство удивительной техники. Разговор по радиотелефону с Москвой на Диксоне заказать совсем просто, и слышимость великолепная.

Я видел на острове теплицы, землю для которых везли из Архангельска и где под искусственным светом зимой выращивают салат, огурцы и лук.

Видел шкуры белых медведей и тюленей, вывешенные для просушки так, как развешивают мокрое белье.

Наконец, я видел могилу Тессема.

На волейбольной площадке сражались зимовщики и моряки с ледокола. Площадка была не очень ровной: почва на острове скалистая. Недалеко от играющих я заметил груду камней.

Оказалось, что камни были уложены у основания высокого деревянного креста. Заинтересовавшись, я пошел посмотреть поближе и увидел на кресте дощечку с надписью:

ТЕССЕМ
1920
"МОД", Норвегия

Было странно видеть могилу спутника Амундсена посреди строений, рядом со столовой и волейбольной площадкой. Казалось невероятным, что он погиб именно здесь, у самой цели. Конечно, в те годы зимовка на Диксоне была совсем небольшой, но все же Тессем в последние минуты жизни мог видеть радиомачты, может быть дым жилья…

Я молча стоял у креста, поставленного командой судна "Веслекари", и снова и снова вспоминал подробности этой трагедии. Вспомнился мне и нашедший останки норвежца неутомимый боцман Никифор Бегичев, ныне спящий вечным сном вот в такой же могиле на берегу неумолчного океана.

Следуя совету гидрографа, я отправился туда, где сидят, склонившись над испещренными особыми значками и линиями картами, синоптики, знатоки погоды. Они дают знать рыбакам о надвигающемся шторме, предупреждают летчиков о тумане, сообщают караванам о передвижках льдов. Они посылают сводки в Москву, и там, изучая их вместе с десятками других сводок из разных углов страны, Центральный институт прогнозов определяет погоду на много дней вперед. С синоптиками у меня состоялась долгая беседа. Николай Иванович был прав: среди них нашлись люди, которые могли прочесть целую лекцию о климате бассейна Енисея.

— Вам, конечно, известно, что наш остров севернее Туруханска почти на тысячу километров, — сказал мне один из синоптиков, попыхивая трубочкой. — А между тем зима у нас гораздо теплее, чем в Туруханске, где морозы иногда превышают шестьдесят градусов. Зато в том же Туруханске летом бывает тридцать градусов жары. Вот вам первая "несуразность" здешнего климата. Вы упомянули, что пересекали Саяны по Усинскому тракту. Вероятно, вам приходилось проезжать станцию Оленья Речка?

Я кивнул. Еще бы! Это чудесное местечко в горах нельзя не помнить.

— Так вот, на Оленьей Речке бывает в году сто шестьдесят теплых дней, когда температура не спускается ниже нуля. Село Ворогово проплывали?