Энеида - [6]

Дарес боялся с ним сразиться,

Как с черноморским казаком.

Венеру за виски схватило.

Бойцов увидела с небес,

И стало ей житье немило.

Взмолилась: «Батюшка Зевес!

Дай силы моему Даресу,

Прибавь ему побольше весу,

Чтоб он Энтелла одолел.

Энтелл сердит, коли не шутит.

Того и жди, что хвост накрутит.

Вели, чтоб милый уцелел!»

Венеру тут отборной бранью

Стал Бахус пьяный осыпать,

Честить ее сквернавкой, дрянью,

К ней с кулаками подступать.

«Поди к чертям, — кричал он, — шлюха

Негодница и потаскуха!

Чтоб он загинул, твой Дарес!

Дай мне сивухи нализаться

И за Энтелла в бой ввязаться,

Так не поможет и Зевес!

Ты знаешь, он какой парнище?

На свете равных не найти.

Как брагу, хлещет он винище.

Такие у меня в чести!

Люблю казацкую натуру.

Уж сала он зальет за шкуру,

Натешится, наверно, всласть.

С твоим Даресом распрощайся!

Как он теперь ни защищайся,

Наверняка ему пропасть!»

Зевес, раздувшись от горелки,

Ворочал языком едва;

С трудом таращил он гляделки,

Вникая в Бахуса слова.

Вспылив, об стол ударил чашей:

«Молчать, пока не выгнал взашей!

Не смейте забегать вперед!

В кулачный бой вы не мешайтесь,

Конца спокойно дожидайтесь.

Увидим сами — чья берет».

Тогда, несолоно хлебавши,

Роняя слезки из очей

И, как собака, хвост поджавши,

Венера стала у дверей.

Платком утерла глазки, щечки

И вместе с Марсом в уголочке

Глумилась над своим отцом.

А Бахус пил, кряхтя, сивуху,

Трудился, сколь хватало духу,

Над Ганимеда погребцом.

Великое творилось диво

В стране Сицилии как раз,

Когда на небесах сварливо

Бранились боги с пьяных глаз.

Дарес бодрился, горячился

И супостату изловчился

Цибулю дать под самый нос.

Энтелл от оплеухи знатной

Перевернулся пятикратно.

Едва сдержался он от слез.

Со злости изо рта Энтелла

Бежала пена. Дайте срок!

Энтелл, изладившись умело,

Хватил обидчика в висок.

Сердешный памяти лишился.

Осоловел и повалился,

Лежал и носом землю рыл;

Шмелей, как говорится, слушал,

Стенаньем тишину нарушил

И, посрамленный, жалок был.

Энтелла за его успехи

Превозносили до небес

И вспоминали для потехи.

Как силой чванился Дарес.

«Вставай. — сказал Эней вояке. —

И прочихайся после драки!

Энтеллу, хлопцы, на табак

Не пожалею гривны целой

За то, что сей кулачник смелый

Сегодня отличился так!»

Любил Эней гульнуть на славу.

Хоть он изрядно охмелел,

Себе и людям на забаву

Медведей привести велел.

Дудел в трубу литвин заезжий,

Глядел народ на пляс медвежий,

А звери, разевая пасть,

Ревели, прыгали, ложились,

И кувыркались, и кружились, —

Забыли мед из ульев красть!

Эней глазел на эти штучки,

Беды не чаял никакой,

Не ждал с Олимпа нахлобучки,

И пенная лилась рекой.

Вмешайся, как на грех, Юкона!

«Задам-ка я ему трезвона!

Троянских проучу новес».

Обулась без чулок и рысью

Отравилась искать Ирисю.

А та была хитра, как бес!

Пришла, Ирисе подмигнула,

Шмыгнула вместе с ней в чулан

И там ей на ухо шепнула,

Какой замыслила обман.

Наказ уразумевши строгий,

Ирися поклонилась в ноги:

«Всё, дескать, выполню точь-в-точь!»

Лишь завернулась в покрывало,

И — след простыл, как не бывало.

Борзой с небес умчалась прочь.

И очутилась на стоянке

Троянских кораблей. Вдали

Сидели хмурые троянки —

Челны, паромы стерегли.

Они в кружок уныло жались,

На благоверных обижались.

Мужья гуляли пять недель,

А на пирушку их не звали,

Сивушку сами попивали,

Несчастных посадив на мель.

Слюну глотали молодухи,

Сводило рог, как от кислиц.

Мутило тяжко с голодухи

И разбирало зло девиц.

Они троянцев проклинали,

Недобрым словом поминали:

«Чтоб им хотелось пировать,

Как в девках нам сидеть охота!

Чтоб черт их утащил в болото!

Неужто здесь нам вековать?»

Троянцы мыкали по свету

Берою, древнюю каргу.

Уже давненько ведьму эту

Со злости скрючило в дугу.

Ирися перегнулась втрое,

Обличье приняла Берои

И — к бабам: «Помогай вам бог!

Не надоело ли поститься?»

Чтоб к ним получше подольститься,

Она им поднесла пирог.

«С чего, мол, загрустили, дочки?

Грешно кручиниться вам так.

Чем тут сидеть на бугорочке,

Взгляните на мужей-гуляк.

Как полоумных, нас морочат

И по морям семь лет волочат,

Как будто им на глум дались!

С чужими жёнками балуют,

Зато свои пускай горюют,

И хоть бы вы за ум взялись!

He унывайте, молодицы,

Я вам отличный дам совет!

И белолицые девицы

Теперь избавятся от бед.

Доколе нам сидеть над морем?

За горе мы отплатим горем!

Сожжем постылые челны.

Тогда мужья — как на приколе:

Куда деваться? Поневоле

Они прижаться к нам должны!»

«Спаси тебя господь, бабуся!» —

Карга услышала в ответ.

Троянки принялись, не труся,

Разумный выполнять совет.

Гурьбою подступили к флоту,

Взялись проворно за работу,

Давай охапками таскать

Сухие сучья для растопки,

Щепу, пеньковые охлопки,

Огонь кресалом высекать.

Затлелось, полыхнуло яро,

И стал небесный свод багров.

От небывалого пожара

Клубился дым до облаков.

Челны, сосновые паромы

Пылали как пучки соломы.

Горели деготь и смола.

Пока троянцы осмотрелись,

Как славно их троянки грелись.

Часть флота сожжена была.

При виде зарева с испугу

Сынок Анхизов побелел.

Чтоб на ноги поднять округу,

В набат ударить повелел.

Вовсю трещотки затрещали,

Колокола беду вещали.

Эней стремглав бежал к челнам:

«Кто в бога верует — спасайте!

Гасите, лейте, заливайте!

Откуда ж это лихо к нам?»

Трясло Энея-горемыку,

Со страху был он сам не свой;

Бедняга сбился с панталыку,