Энеида - [5]

И щедро подсластили воду,

Сходили принанять попа.

На звон дьякам пошла полтина,

Хотел троянский сиротина,

Чтоб нищих собралась толпа.

Троянцы порешили миром

Стряпней заняться на заре.

Котлы наполнив мясом, жиром,

Огонь раздули на дворе.

Похлебка и уха для бедных

В пяти котлах кипели медных,

С борщом дымилось целых шесть,

Варились в четырех галушки;

Бараны жарились, индюшки;

А кур, гусей — не перечесть.

Сивухи ведра, дежки браги

Уже стояли на виду.

Тут ложки роздали ватаге

И в миски налили еду.

Как «Со святыми…» затянули,

Эней с троянцами всплакнули

И стали яства уминать.

Так нахарчились, нахлестались,

Что под столами спать остались…

И перестали поминать.

Эней и сам со старшиною

Успел Анхиза помянуть.

Застлало очи пеленою,

А в голове стояла муть;

Но отходился, слава богу,

И протрезвился понемногу,

Лишь побледнел и спал с лица.

С большим трудом придя в понятье,

Швырнул он меди нищей братье,

Чтоб помнили ею отца.

Заныли ноги у Энея,

Отяжелела голова.

Эней, с похмелья цепенея,

Глаза таращил, как сова.

Ему постыло всё на свете.

Он по земле писал мыслёте,

Как бочка винная разбух.

Разыскивать не стал он ложе.

Анхизов сын, как был — в одёже

И в сапогах, — под лавку бух!

Проснувшись на рассвете, трясся:

Под ложечкой сосет — нет сил!

Бедняга только тем и спасся,

Что кружку квасу осушил.

Еще хватил полкварты пенной —

Горелки с инбирем отменной.

Откуда появилась прыть?

Встряхнувшись от такой затравки,

Чихнул и вылез из-под лавки.

«Теперь давайте, — крикнул, — пить!"

Подпанками набилась хата,

Как только стало рассветать.

Они, как брагу поросята,

Горелку начали лакать.

Тянули пенную троянцы,

Не струсили сицилианцы —

И ну хлебать наперебой!

Кто выпил больше всех сивухи,

Кто разом дул по три осьмухи,

Тот был Энею брат родной.

И вдруг троянцев атаману,

Когда хватил он через край,

Приспичила охота спьяну:

Кулачников ему подай!

Цыганки с бубнами скакали,

Поживы школяры искали

И распевали под окном,

Играли кобзари слепые,

Гуляли молодцы хмельные,

Ходил весь город ходуном.

Паны уселись на крылечко,

Теснился во дворе народ,

Иной облюбовал местечко

На перекладине ворот.

Тут подоспел боец геройский,

Одет, как в компанейском войске.

По имени звался Дарес.

Видать, он силачом считался.

Как пес ошпаренный метался,

Кричал и первый в драку лез:

«А нуте — кто желает биться,

Моих отведать тумаков?

Кто кровью захотел умыться?

Кому своих не жаль зубов?

Эй, выходите на кулачки!

Не ладите от меня потачки.

Живей, кутейники-дьячки!

Вы не останетесь в убытке.

Я надаю вам под микитки,

Подставлю под глаза очки!»

Дарес долгонько ждал ответа,

Он всех троянцев застращал.

Любой что ни на есть отпетый

Головорез — и тот молчал.

«Сробели, увальни, старухи?

Махну — и сгинете, как мухи.

Побойтесь духу моего!» —

Кричал Дарес. Его нахальство,

Его бесстыжее бахвальство

Претило всем до одного.

Абсест, неистовый троянец,

Вскипел и задал стрекача.

Давай, расталкивая пьяниц,

Искать Энтелла-силача.

А тот был из такого теста,

Что мог порадовать Абсеста,

Надолго сбить с Дареса спесь:

Мужик на диво смелый, дюжий,

Плечистый, рослый, неуклюжий, —

К Энтеллу без нужды не лезь!

Троянцы, храп услышав зычный,

Нашли беднягу наконец.

Под тыном лежа, горемычный,

С похмелья дрыхнул удалец.

«Проснись!» — ему кричали в ухо

Пинали в спину и под брюхо.

Он буркнул: «Не мешайте спать!

С чего вы? Что за чертовщина!»

Глазами поморгал детина

И тут же захрапел опять.

«Вставай, — сказал Абсест Энтеллу, —

Довольно спать, голубчик сват!

Встань, сделай милость! Мы — по делу».

Тот проворчал: «Возьми вас кат!»

Но рассердился не на шутку,

Абсеста выслушав погудку;

Решил бахвала проучить.

Вскочил, встряхнулся: «Стойте, наши!

Даресу наварю я каши,

Лишь дайте глотку промочить».

Он полным котелком горелки

Немедля горло сполоснул

И после доброй опохмелки

Скривился, сморщился, зевнул.

Сказал: «Теперь пойдемте, братцы,

С Даресом-прощелыгой драться!

Пускай попомнит мой кулак.

Ему я ребра перемечу

И как собаку изувечу!

Я хвастуна сотру в табак».

Вплотную подступив к Даресу,

Невеже говорит Энтелл:

«Эхма, ступай-ка лучше к бесу!

Проваливай, покуда цел.

Я раздавлю тебя, как жабу.

Насяду, как мороз на бабу!

Вовек зубов не разомкнешь.

Тебя сам черт узнать не сможет

И сатана с костями сгложет.

Ты от меня не улизнешь!»

Энтелл сердито шапку скинул,

И рукава он засучил,

Сжал кулаки и брови сдвинул,

К Даресу ближе подскочил,

Заскрежетал зубами злобно,

Затопотал ногами дробно.

Дарес попятился назад.

Теперь попал он в передрягу

И проклинал свою отвагу,

Был удали своей не рад.

В ту пору олимиийцы-боги

Сошлись к Зевесу на обед

И пировали без тревоги,

Людских не замечая бед.

Был у Зевеса стол отличный:

Закуски, ягоды, пшеничный

Печеный хлеб, коржи, кныши.

Каких там только блюд не ели!

И гости вскоре охмелели,

Понадувались, как ерши.

Откуда ни возьмись Меркурий

Влетел, запыхавшись, к богам,

Как рыжий кот, глаза прижмуря,

В кладовку, к сырным пирогам.

«Эге! сивухи натянулись,

От всех на свете отмахнулись.

У вас, я вижу, нет стыда!

В Сицилии раздор великий.

Там небывалый шум и крики,

Как будто у ворот Орда».

Богам едва служили ноги.

Из неба высунув носы,

Уставились на схватку боги,

Как жабы летом из росы.

Энтелл разделся до рубахи,

Противника держал он в страхе,

Махал пудовым кулаком.

Глядел Энтелл опасной птицей!