Энеида - [34]

Он сбился и в затылке скреб.

Сказал: «Покойник сей не дышит,

Не видит, стало быть, не слышит.

Ей-ей! Увы! Он мертв, аминь!»

Народ премного умилился,

Растрогался и прослезился.

Забормотал: «Пан отче, сгинь!»

Палланту покадив, чин чином

Беднягу вынесли на двор;

Его узрев под балдахином,

Эней рыдал и очи тер.

Усопшему на покрывало

Пошло Дидоны одеяло —

Сынка Анхизова трофей.

Носилки взгромоздив на плечи,

Тащились воины далече —

К Эвандру, в город Паллантей.

И в чистом ноле, на просторе,

Эней простился с мертвецом,

Сказав: «Бурливо жизни море!

Вольно играть ему пловцом.

Прощай, приятель задушевный!

За нынешний твой вид плачевный

Рутулу я воздам с лихвой».

Палланту низко поклонился,

Облобызав его, пустился

Домой с поникшей головой.

Во власти грустных размышлении

К себе вернулся пап Эней,

И только что ввалился в сени,

Как натолкнулся на гостей.

Пришли послы царя Латина,

Все сплошь — асессорского чина;

Один — армейский капитан;

Он век по свету волочился

И по-фригийски научился.

В посольстве был он драгоман.

Латинец родом познатнее

Немедля выступил вперед.

Кто не поймет его рацеи —

Прочтите этот перевод:

«Окостенелый труп — не ворог.

Как воин он уже недорог:

Лежит на поле без души!

О князь, тела убитой рати,

Как водится, земле предати

Ты, сделай милость, разреши!»

Эней, к добру с рожденья склонный,

Сказал послам латинским так:

«Латинус реке неугомонный,

А Турнус пессимус дурак.

И кваре вам сражаться мекум?

Латинуса считаю цекум,

Сеньорес, олухами — вас.

Латинусу рад пацем даре,

Пермитто мертвых погребаре,

И корам вас мой гнев угас.

Один лишь Турнус недруг меус,

Сам эрго дебет воевать;

Так хочет фатум! — ут Энеус

Вам будет реке, Амате зять.

Назначив с Турнусом дуеллюм,

Мы приведем ад финем беллюм.

Не всем же сангвис проливать!

Укажет глядиус, вель деус,

Достоин Турнус иль Энеус

Латинским сцептро обладать?»

Посольству речь пришлась по нраву,

И первый осмелел Дрансес.

Не посрамил свою державу,

В карман за словом не полез.

Воскликнул: «Ты на свет родился

Затем, чтоб он тобой гордился.

О князь! Величье — жребий твой.

Мы всё в уста Латину вложим,

Царю мы уяснить поможем,

Что дружба с Турном — звук пустой»,

Пошли на мировую вскоре.

До срока прекратили рать.

И положили в договоре

Латинских плотников призвать,

Чтоб живо помогли троянцам,

Бездомным этим голодранцам,

Достроить новый городок;

Чтоб нарубить вольготно было

Дубков, осины на стропила,

Сосновых начесать досок.

И, согласясь на мировую.

Пустили чарочку кругом;

Пошла гульня напропалую.

Делились дружно табачком.

Одни порядком нагрузились,

Другие с мертвыми возились;

В лесах стояла стукотня.

Сложив забот военных бремя,

Троянцев и латинцев племя

Сошлись, как близкая родня.

Эвандра всхлипы, вопли, крики,

Стенанья, — словом, без прикрас

Печаль аркадскою владыки

Я описал бы вам как раз.

Да полно! Стоит ли усилий?

На это нужен сам Вергилий!

Вдобавок ныть я не мастак.

Мне охи, слезы — пуще смерти.

Я сроду не грустил, поверьте.

Авось, друзья, сойдет и так!

Блеснула в небесах денница,

Померкли звезды, и опять

Взялась троянская станица

Убитых воинов таскать.

Эней с Трахоном разъезжает,

К трудам дружину понуждает;

Кладут, как бревна, труп на труп,

Сухой соломой покрывают

И троекратно поливают

Смолой и маслом каждый сруб.

Вот искры высекли огнивом,

И пламя обняло тела,

И память вечную с надрывом

Завыли так, что жуть брала.

Здесь кость, и плоть, и жир скворчали;

Иные смалец источали,

У многих лопался живот,

И было дымно, чадно, смрадно.

Жрецы трудились тут изрядно:

Искони бе хаптурный род.

Однополчане, други, сваты,

Отец и сын, свояк и кум,

Во имя горестной утраты,

А кто и просто наобум,

В костры швыряли седла, сбрую,

Доспехи, обувь дорогую,

Мешки онуч, лаптей, сапог,

Лядунки, сабли, шапки, свитки;

Оружье, утварь и пожитки

Метали, как снопы на ток.

В Лавренте тоже грустно было,

Народ являл прискорбный вид;

Сжигали мертвецов уныло,

Ревели на чем свет стоит.

Где сын пропал ни за копейку,

Там клял отец войну-злодейку,

А с ней и дряхлого царя;

И девка крепко убивалась,

Что без венца вдовой осталась,

Утративши богатыря.

Растрепаны, простоволосы,

Метались женщины, крича,

И на себе терзали косы,

Одежды рвали сгоряча.

Латина громко поносили,

Истошно выли, голосили,

Рыдали подле мертвых тел;

Себя, стеная, били в груди,

Ругали Турна: гибнут люди

Из-за его любовных дел!

Браня рутула за упорство,

Твердил Дрансес: «Его вина!

Пусть выйдет на единоборство —

И сразу кончится война».

Нашелся между тем сутяга,

Брехун, юрист, крючок, плутяга,

Который Турна защищал,

И все Аматины клевреты

Давали шепотом советы,

Чтоб нипочем не уступал!

Толкнулись к хану Диомиду

Тогда латинские послы;

Вернулись, — молвить не в обиду, —

Не так чтоб очень веселы.

Латин запиской именною

Созвал вельмож со старшиною,

Чтоб выслушать своих послов.

Поспешно собрались вельможи,

Что ко двору Латина вхожи,

И молвил царь без дальних слов:

«Венул! Ты человек правдивый

(Об этом знает наша Сечь)

И, говорят, небоязливый.

Перескажи мне хана речь!»

— «О царь, я твой слуга смиренный,

Никчемный самый и презренный,

Не гневайся! —сказал Венул. —

Мужичья правда очи колет,

А панская — как пан изволит!

Нам хан такое завернул:

«Не с мордой, говорит, Латина

Троянских одолеть вояк!

Не лучше ль было для почина

Узнать, каков Эней казак?