Энеида - [16]

Пропал, как Серка на базаре.

Готовь загривок для ярма!

Ведь по хохлацкому покрою

Не быть козлом или козою,

А не иначе, как волом!

Небось потащишь плуг по пару,

Дровец навозишь пивовару.

Пойдешь в упряжке одинцом.

По-польски цвякать лях не будет,

Навеки сбросит он жупан

И «Не позволяй!» позабудет,

Заблеет в голос, как баран.

Того гляди, что с бородою

Москаль замекает козою.

Хвостом пруссак вилять горазд.

Точь-в-точь как старый лис виляет,

Когда и выжлец настигает,

И хорт уже угонку даст.

Цесарцы ходят журавлями,

Не хуже записных гусар,

Цирцее служат сторожами,

А итальянец тут фигляр.

Он мастер на любые штуки,

Танцор, ну, словом на все руки.

Умеет и ловить чижей.

Он — обезьяна, он — затейник.

На нем сафьяновый ошейник,

Его удел — смешить людей.

Французы щелкуны, вояки,

Головорезы-мясники —

На этом острове собаки:

Чужие гложут мослаки,

Они и на владыку лают,

Всех прочих за кадык хватают.

Промеж собой у них раздор,

И старший младшего по чину

Жестоко треплет за чуприну.

Здесь каждый на расправу скор.

Гуляют индюки-испанцы

И португалец черный краг.

В болоте квакают голландцы,

Не просыхая круглый год.

Стал жеребцом датчанин дюжим,

А турок мишкой неуклюжим,

Швед — волком, а еврей хряком.

Швейцарцы ползают червями.

Шныряют финны муравьями.

Какая сласть в житье таком?»

Беда казалась неминучей.

Смутился крепко пан Эней,

И все троянцы сбились кучей —

Подумать о судьбе своей.

Давай креститься и молиться,

Чтоб от напасти удалиться,

В другую сторону махнуть.

Молебен грянули Эолу,

Чтоб ветрам он по произволу

Наискосок велел подуть.

Эол доволен был молебном

И сразу ветры повернул.

Волом на острове волшебном

Эней не стал — улепетнул.

Уже в руках у всей ватаги

Забулькали бутылки, фляги.

Ни капли не пролив из них,

Горелки досыта хлебнули,

Дружней весельцами гребнули,

Рванули, как на почтовых!

Гребнули раз, два, три, четыре…

Челнами врезались в песок.

Мотню но ветру растопыря,

На сушу все троянцы скок.

Давай проворно рыть землицу,

Как будто место под станицу

Им суд отвел без дальних слов.

Эней вскричал: «Моя здесь воля,

И — сколь окину глазом поля –

Везде настрою городов!»

А между тем царем Латином

Был крепок сей латинский край.

Как Каин, трясся над алтыном

Заядлый этот скупердяй,

Чьи подданные — голодранцы —

Носили рваные «голландцы»,

Точь-в-точь как их сквалыжный царь.

На деньги там не козыряли,

А только писанки катали

И черствый прятали сухарь.

Пока, Эолу повинуясь,

Летел вовсю троянский флот,

Роменским табачком балуясь,

Анхизов сын глядел вперед.

Он гаркнул: «Братцы, шевелитесь!

На весла шибче навалитесь.

Вон Тибр уже маячит наш!

Ведь эта речка с берегами

Нам предназначена богами!

Гребите! — скоро и шабаш».

Богам родня — хоть не из, близких —

Был царь Латин, а потому

Занесся и поклонов низких

Не расточал он никому.

Мерика, мать его, исправно

Когда-то навещала Фавна,

Затем Латина родила.

Имел он доченьку-воструху,

Красотку, модницу, моргуху.

Одна лишь у царя была.

Залетная такая птичка!

Всего в пропорции у ней:

Осанкой — пава; круглоличка,

Румянец — яблочка красней;

Стройна, дородна и красива,

Добра, спокойна, не спесива,

Гибка, проворна, молода.

Кто на нее хоть ненароком

Посмотрит молодецким оком,

Тот сразу влюбится — беда!

Скажу я, не жалея красок,

Девица лакомый кусок!

Смачнее греческих колбасок,

Вкусней, чем грушевый квасок.

Взглянул и в голове забота,

В желудке резь, в костях — ломота…

Не пожелаешь и врагу!

Остолбенеют ясны очи,

И недоспишь петровской ночи.

Я по себе судить могу.

Подбиться к девушке пригожей

Пытались уж не первый год.

С Латином породниться тоже

Соседним хлопцам был расчет:

Заполучить не только дочку —

В придачу к сладкому кусочку

Со временем и царство взять.

Но маменька ее, Амата,

Была причудами богата.

Годился ей не всякий зять.

А некий Тури, царек, заметьте,

С Латином но соседству жил.

У дочки с матерью — в предмете,

К тому же и с отцом дружил.

Детина был на редкость бравый,

Высокий, толстый, кучерявый,

Обточенный, как огурец.

И войска он имел немало,

И серебро в мошне бренчало.

Куда ни кинь – был молодец.

Пан Турн, однако, подсыпался

К Латина дочке всё сильней.

На каблучки приподнимался

И выправлялся перед ней.

Латин, царевна и Амата

От пана Турна ждали свата.

Уже нашили рушников

И мелочей любого рода

Дня свадебного обихода,

Как водится спокон веков.

Чего руками не ухватишь,

Того не называй своим.

Кто знает? Может быть, утратишь

И то, что было впрямь твоим.

Не испытав заране броду,

Не суйся опрометью в воду,

Иначе насмешишь людей.

А если в сети не заглянешь

И похваляться рыбкой станешь —

Ты, скажут, круглый дуралей!

Все ждали сватов у Латина

Никак не позже четверга.

А тут Анхизов сиротина

Приплелся вдруг на берега,

С собой привел троянцев племя,

Не стал напрасно тратить время,

По-молодецки закрутил:

Горелки, пива, меду, браги

Он выставил своей ватаге

И сбор немедля затрубил.

Голодное троянство с ходу

Посыпало на сей кутеж,

И, словно галки в непогоду,

Ужасный подняли галдеж.

Сивушки сгоряча глотнули

По склянице — и не моргнули.

Пустились яства убирать,

А запивали всё ковшами:

Трещало даже за ушами

Так лихо уплетала рать.

Хрен с квасом, редьку и капусту

Шинкованную, огурцы,

Хоть было в пору мясопуста,

Умяли наши удальцы.

Не стало тюри, саламаты,

И пшенник уписали хваты,

До крошки сгрызли сухари,