Энеида - [14]

Встречала грешных честь по чести,

Драла ремнями, как быков,

Кусала, грызла, бичевала,

Крошила, шкварила, щипала,

Царапала, порола, жгла,

Пилила, корчила, топтала,

Рвала, вертела, шпиговала,

Тянула жилы, кровь пила.

Увидя бабы облик мерзкий,

Эней, бедняжка, обомлел.

Ягу спросил он, — кто так зверски

Терзать несчастных повелел?

Сивилла рассказала честно

Всё то, что было ей известно:

Мол, есть в аду судья Эак;

Он смертной казнью не карает,

Но истязать повелевает.

Прикажет — вот и мучат так!

Ворота сами разомкнулись,

И с веткой, что горит как жар,

Сивилла и Эней толкнулись

К царице — поднести ей дар;

Пришли почтить ее особу

И облегчить ее хворобу,

Да набежали сторожа!

Хоть не прибили пары нашей,

Однако проводили взашей:

Недужна, дескать, госпожа!

Зато открылся без заминки

Покой подземного царя,

Где ни соринки, ни пылинки,

Оконца сплошь из янтаря,

В начищенных гвоздочках стены,

Везде порядок, блеск отменный,

Куда ни глянь — сусаль, свинец,

Сверканье меди и булата,

Светлицы убраны богато.

Ну панский истинно дворец!

Вошли в Плутоново жилище

Разинув рты Эней с ягой

И, вылупив на лоб глазищи,

Дивились красоте такой.

Подмигивали, усмехались,

Локтями то и знай пихались.

Эней причмокивал, свистал:

«Вот тут-то праведные души

Ликуют, бьют небось баклуши!»

Эней и этих повидал.

Они сидели, руки сложа,

Для них и в будни праздник был:

Покуривали трубки лежа,

А кто хотел — горелку пил.

Но угощались там не пенной,

А третьепробною, отменной

(Ей вкусу придавал бадьян),

А также запеканкой пряной,

Анисовой или калганной.

В ней были перец и шафран.

Вареники, оладьи, пышки

На блюдах высились горой.

Все наедались до одышки

Пшеничных калачей с икрой.

Там кушали паслен, клубнику,

Чеснок, рогоз, терн, ежевику,

Крутые яйца с сыровцом,

Какую-то глазунью — чудо! —

Немецкое, не наше блюдо, —

А запивали всё пивцом.

Где ждало грешников бездолье

И приходилось им страдать,

Там было праведным приволье,

Заслуженная благодать.

Им дозволялось без помехи

По вкусу выбирать утехи.

Творился полный ералаш:

Кричи, молчи, вертись, пой, слушай,

Лежи, валяйся, спи, пей, кушай,

Рубись — и то дадут палаш!

Но чваниться и зазнаваться,

Насмешками глаза колоть

И брат над братом издеваться

Не смели — упаси господь!

Раздоров, стычек, ссор пустячных,

Ругни, обид, расправ кулачных

В заводе не было у них.

Все жили в дружбе и приязни

И женихались без боязни

Ревнивых ябед, козней злых.

Точь-в-точь как на святой неделе,

Совсем не скучно было там

И — словно вы зипун надели —

Ни холодно, ни душно вам!

Кому что вздумается — сразу

Появится, как по приказу:

Моргнешь — и с неба упадет.

«Скажи, кто — праведники эти?» –

Ягу спросил Эней, заметя,

Что им со всех сторон почет.

«Они, поверь, не толстосумы, —

Сивилла молвила в ответ, —

И не чиновные — не думай! —

И не с брюшком округлым, нет!

Не те, что в дорогих жупанах

И в кармазинах, и сафьянах;

Не те, что с четками в руках,

Не рыцари и не вояки,

Не те, что рявкают «и паки»,

Не в златотканых колпаках!

То — бедняки, хромцы, юроды,

Что слыли дурнями у всех;

Слепцы, калеки от природы,

Сносившие глумленье, смех;

Все те, что летом и зимою,

Голодные, с пустой сумою,

Дразнили по дворам собак,

С мольбой в оконницы стучали,

Но «бог подаст» лишь получали

И уходили натощак.

Тут бесприютных вдов немало,

И девы-голубицы есть.

Небось им юбки не вздувало,

Они блюсти умели честь;

И те, что, без родни оставшись,

В домах сиротских воспитавшись,

Попали в податной оклад;

И те, что лихвы не лупили,

А людям помогать любили,—

Кто чем богат был, тем и рад.

И хоть на свете справедливой

Не больно много старшины —

Увидишь и такое диво!

Бывают всякие паны.

Будь сотник ты или значковый,

Будь войсковой иль бунчуковый, —

Коль праведную жизнь ведешь

(Хоть господам не сродно это),

Сюда без всякого запрета

Ты после смерти попадешь».

«А почему ж, голубка сиза, —

Эней спросил ягу опять, —

Мне батьку своего, Анхиза,

Не удалось нигде застать:

Ни с грешными, ни у Плутона?» —

«А для Анхиза нет закона:

Где вздумается — там живи! —

Карга сказала, хмуря брови. —

Он родственник богам по крови

И по Венериной любви».

Болтая, на гору взобрались,

Присели отдохнуть слегка;

Умаявшись, они старались

Не проворонить старика,

Посматривали то и дело:

Искать уж им осточертело!

Анхиз в ту пору был внизу,

Похаживая по долине,

Раздумывал о милом сыне,

Готовился пустить слезу.

Но вдруг Энея ненароком

Заметил он издалека

И побежал вприскочку, боком —

Обнять любезного сынка.

Куда как не терпелось деду

Начать с Энейчиком беседу,

Его услышать голосок.

Порасспросить по-стариковски

И в губы чмокнуть по-отцовски,

Наедине побыть часок.

«Здорово, дитятко, сыночек! —

Энею закричал Анхиз. —

Не мог прийти без проволочек!

Заставил ждать себя! Стыдись!

Ступай скорей к родному бате!

Мы всласть наговоримся в хате».

Но, слюни распустив, сынок

Стоял дубиной, обалдуем,

И обменяться поцелуем

Он с мертвецом никак не мог.

Родитель разгадал причину,

С чего сынок ему не рад.

Обнять хотел он сиротину,

Да получилось невпопад.

Анхиз тогда изрек рацею,

В которой предсказал Энею,

Каким он будет хлопцам дед

И чем его, Энея, дети

Прославятся на белом свете,

Какой оставят в жизни след.

А в пекле — на-поди! — веселье

Случилось вроде вечерниц.

Там собралась не для безделья

Гурьба девчат и молодиц:

Кто стал загадывать загадки,