Эмоции: великолепная история человечества - [89]
Несмотря на то что никогда раньше форе не видели выбранных изображений, не говоря уже о фотографиях белых людей, они быстро уяснили, что к чему. Взрослым демонстрировали три выражения, детям — два и рассказывали историю из одного предложения, например: «Этот человек готов драться». В случае универсальности эмоций каждую такую историю можно было бы связать только с одной из фотографий. Так и произошло. В 93% случаев респонденты форе выбирали те же пары историй и выражений лица, что и участники исследования, находившиеся под влиянием западной культуры. Экман и Фризен решили, что их догадка верна: все человеческие существа, вне зависимости от места и времени, испытывают шесть универсальных эмоций: счастье, гнев, печаль, отвращение, удивление и страх.
Однако в теории Экмана есть несколько серьезных пробелов. Во-первых, он и его команда не были первыми людьми, которые общались с форе и документировали их жизнь. Антропологи уже изучали их в 1953 году. По правде говоря, Экман вообще смог добраться до поселения форе на своем джипе лишь благодаря автомобильной дороге, проложенной миссионерами и правительственными патрулями. К тому времени, когда Экман приехал к форе, они выращивали уже не корнеплоды, а кофе для продажи внутри страны. Это означало, что им были знакомы деньги. Более того, чтобы приступить к работе, Экману пришлось раскошелиться на то, чтобы «местный шаман благословил начинание». И оплатить услугу в долларах[353]. Вот вам и отсутствие влияния Запада.
Еще одна проблема связана с переводом заданий. Любой переводчик скажет вам, что перевод — это не просто замена слов на одном языке словами на другом. При таком подходе вы получите тарабарщину. Как мы уже видели, даже в родственных языках слова иногда трудно сопоставимы. Но языковой барьер — еще не самое страшное. На фото действительно демонстрировались выражения эмоций, но почти абсурдно утрированные. Это не были естественные улыбки и гримасы, которые большинство из нас бессознательно строят каждый день. Недавние исследования психолога Джеймса Рассела и его команды показали, что при использовании реалистичных изображений дети младше восьми лет не распознают некоторые эмоции[354]. Маленькие дети не понимают, что именно выражает гримаса, которую Экман обозначал как отвращение (ее также называют зевком[355]), — отвращение или гнев. Совсем недавно рабочая группа, возглавляемая психологом Лизой Барретт, обнаружила, что если предоставить участникам эксперимента широкий спектр выражений лиц на фотографиях и позволить сгруппировать изображения по своему усмотрению, то в разных культурах категории не будут совпадать (подробнее об этом в следующей главе)[356]. На то есть причина: мимика — лишь один из аспектов того, как мы выражаем чувства, в отсутствие контекста ее иногда недостаточно. Эмоции — это не просто мимика и интонации. Это часть невербальной коммуникации — если хотите, языка тела. Этому языку, как и вербальной коммуникации, мы учимся у родителей. Кроме того, гримасы могут менять значение в зависимости от обстоятельств. В некоторых культурах люди улыбаются, когда сердятся, или плачут, когда счастливы. Я, например, плачу и демонстрирую то, что Экман называл гримасой скорби, только когда меня переполняет гнев. Однако меняться может не только коммуникация.
Представьте, что кто-то — без вашего ведома и согласия — накачал вас норадреналином: ваше сердцебиение учащается, ладони потеют, в животе чувствуются бабочки. В одном сценарии вы оказываетесь в комнате с привлекательным, оптимистично настроенным человеком. В другом — с кем-то ворчливым, раздражительным и, возможно, менее симпатичным. Весьма вероятно, что в первом случае вы будете ощущать радость и приятное возбуждение, а во втором — напряжение и даже злость. Два психолога — Стэнли Шехтер и Джером Сингер — провернули такой опыт в 1962 году, задолго до Экмана и его опросников с гримасами[357]. Это послужило появлению так называемой теории эмоций Шехтера — Сингера, или двухфакторной теории эмоций, а также (хочется верить!) ужесточению этических правил, касающихся экспериментов над людьми. Оказывается, контекст имеет значение.
Такое же значение имеет и культура. Воспитание и культура учат нас, как вести себя, когда мы испытываем те или иные чувства. Я остановлюсь на этом подробнее в следующей главе. Пока нам достаточно того, что идея универсальности эмоций оказалась не такой уж удачной. Что не помешало ей более сорока лет доминировать в психологии.
За двадцать лет до распада Советского Союза, примерно в то время, когда научная карьера Экмана достигла пика, Европа переживала очередной поворот. На этот раз лингвистический. В 1970-е во многих европейских мыслителях проснулось недоверие к идеям эпохи Просвещения. Чтобы объяснить почему, я попытаюсь как можно проще описать очень сложную концепцию. Это не так уж легко, потому что, честно говоря, многие работы того периода практически нечитаемы. Суть сводится к тому, что одни из самых блестящих умов своего поколения — Жан Франсуа Лиотар, Жак Деррида и Мишель Фуко — стали сомневаться в том, что стремление к истине через научное познание в самом деле такое, как о нем говорят. Они задавались вопросом, можно ли что-либо знать наверняка. Реальны ли раса и гендер или это культурные конструкты? (Как выяснилось, второе.) Реальны ли метанарративы и структуры, которые мы принимаем как данность: капитализм, коммунизм, религия, правительство, даже семья? Или мы просто придумали их? (Как выяснилось, придумали.) Скоротечен ли современный век так же, как эпохи Древней Греции и Древней Индии? Интеллектуалы даже раздумывали: то, как мы используем язык, — это единственный возможный способ его использовать или нет? Отсюда и нечитаемость многих трудов. Из этих вопросов вырос новый способ мышления, который часто называют постмодернизмом. Лингвистический поворот опирался на сходные понятия, например постструктурализм (сомнение в реальности интеллектуальных и культурных структур) и деконструктивизм (разбор старых идей на части с целью определить, реальны ли они).
