Эмоции: великолепная история человечества - [57]

Перевести хадзи как «стыд» легко, однако, как — я не сомневаюсь — вы уже догадались, значения этих двух слов не вполне совпадают. Хадзи — особый вид коллективного стыда, и, чтобы понять его значение, нужно узнать чуть больше о плавильном котле традиций, в котором формировалось представление о хадзи у японцев. Однако перед этим давайте обратимся к тому, что говорят о стыде ученые: целый ряд современных исследований этой эмоции может помочь нам понять эмоциональный режим, доминировавший в Японии времен Сёина.

Что такое стыд?

Выражаясь научным языком, стыд возникает, когда наша парасимпатическая нервная система активизируется в результате сбоя настройки, то есть в момент, когда человек рассинхронизируется с эмоциями окружающих. Иначе говоря, когда вы осознаете, что нарушили правила эмоционального режима. По всей видимости, стыд носит общинный характер; это социальная эмоция, которая дает нам понять, что мы пересекаем моральную границу[236].

Стыд связан с так называемой теорией самонесоответствия, разработанной Эдвардом Тори Хиггинсом в 1987 году. Он предположил, что у каждого из нас есть усвоенный образ идеального «я». Например, вы считаете себя нравственным, умным и достойным человеком. В чем вы можете здесь ошибаться? Вы аккуратно водите машину, говорите «спасибо» и «пожалуйста», всегда уважительны в общении — как и положено достойному члену общества. Чтобы стать идеальным «я», необходимо вести себя определенным образом, и то «я», что именно так себя и ведет, называется должным. Идеальное «я» — это то «я», к какому мы стремимся, а в идеале и то, какими мы, как нам хочется верить, являемся. Должное «я» испытывает чувство долга, придерживается кодексов и выполняет обязательства, то есть делает то, чего от него ждут. Ваше идеальное «я» аккуратно водит машину, потому что так правильно и потому что не делать этого означает подвергать других опасности, что морально неприемлемо. Ваше должное «я» водит аккуратно, потому что так положено по закону, а вы не из тех людей, что его нарушают. Однако между идеальным / должным и актуальным «я» всегда есть разрыв, например может оказаться, что вне зависимости от вашего видения себя вы ужасный водитель и ругаетесь как сапожник. Когда вы осознаёте, что ваше актуальное «я» не соответствует вашему идеальному/должному «я», вы испытываете стыд[237]. Ваше настроение меняется; мышцы непроизвольно сокращаются, особенно мышцы лица и плеч — они как бы поникают; ваша эндокринная система выбрасывает целый коктейль гормонов стресса, в котором есть кортизол, адреналин и буквально щепотка окситоцина. Этот самый окситоцин, похоже, и делает стыд социальным, восстанавливая разорванные нами связи.

После этого стыд делает кое-что еще — он запускает реакцию «бей, беги, замри», или страх. Обычно мы замираем, беспокоясь о том, что о нас подумают. Но если нам кажется, что наше чувство стыда вызвано кем-то другим, может возобладать потребность дать отпор. Мы начинаем злиться. При этом стыд как социальная эмоция — это не только чувства отдельно взятого индивида. По словам антрополога Рут Бенедикт, иногда на балансе стыда, страха и гнева строятся эмоциональные режимы целых культур.

Культура стыда?

В опубликованной в 1946 году книге «Хризантема и меч» Бенедикт описывает культуру Японии как «культуру стыда». Она сравнивает ее с американской культурой, которую определяет как «культуру вины». По ее мнению, основное различие заключается в том, что культура вины сосредоточена на ощущении людьми вины за содеянное. Люди в таких культурах беспокоятся о личном наказании: тюремном сроке, адских муках и т. д. В культуре стыда, например в Японии, люди куда больше боятся стать изгоями и навлечь бесчестие на окружающих. Бенедикт выделяет также третий тип культуры — культуру страха. В такой культуре люди боятся поступать плохо под страхом причинения им вреда или смерти. Культуры, породившие охоту на ведьм, о которой мы говорили выше, в классификации Бенедикт относятся к культурам страха.

Бенедикт в основном упрекали в том, что в ходе своего исследования она сосредоточилась не на японском народе в целом, а исключительно на элитах. Кроме того, важно отметить, что Бенедикт писала о Японии в период серьезных национальных потрясений, то есть в то время, когда японская культура претерпевала быстрые и радикальные изменения. Так, вместо того чтобы держаться обособленно, Япония стала развязывать агрессивные войны. Однако — и это может показаться несколько странным, поскольку Бенедикт все же была чужаком, — ее идеи широко распространились среди японцев. С момента выхода перевода в Японии продали два миллиона экземпляров «Хризантемы и меча». Благодаря книге стало расти число публикаций в рамках нихондзинрон, или работ о «японскости». Ей даже удалось внедрить понятия культуры стыда и культуры вины в японский менталитет.

Конечно, реальность такова, что все культуры в той или иной степени подвержены комплексу вины, стыда или страха. В них также есть немного любви, немного желания и немного храбрости. Определение японской культуры как культуры стыда может выглядеть некоторым упрощением, которым наверняка и является, однако концепция японского стыда хадзи сыграла свою роль в том, что Япония снова открылась миру. Чтобы понять хадзи, потребуется разобраться не только в современной научной концепции стыда. К концу правления сёгуната Токугава, несмотря на все попытки очистить Японию от иностранных идей, понимание хадзи основывалось на целом ряде представлений о стыде, просочившихся в страну за предыдущее тысячелетие, начиная с древней практики синто.