Элизиум, или В стране Потерянных Снов - [117]

Он поднялся из кресла и шагнул к Драко. Несколько мгновений он стоял, опустив руки и глядя сверху вниз.

— Ты позволишь попросить у тебя прощения, Драко?

— За что?

— За то, что произошло в мертвом городе.

Драко почувствовал, как запылали его щеки и заныло сердце.

— Кто старое помянет, тому глаз вон.

— А кто забудет, тому оба, — негромко сказал Гарри.

— Я никогда не считал…

Гарри наклонился — сломался пополам, так быстро это произошло — и обхватил руками его голову. Он приблизил лицо с той же отчаянной быстротой, и теплые губы накрыли рот Драко.

* * *

Утром он спустился на площадку, где исчезло в огненном погребении тело пса-стражника. Пепел еще не убрали, и Драко взял горсть и раскрыл пальцы, позволив ветру забрать то, что осталось — тонкую серую ленту, и растворить ее в пустом и звонком, чистом воздухе.

Ночь накануне показалась Драко долгой — может быть, потому, что в пути он отвык спать подолгу, а может, потому, что отвык спать один — рядом всегда был теплый косматый бок зверя и его душное, пряное дыхание.

А может, потому, что Гарри оставался с ним дольше, чем того позволял бы (если бы он и наличествовал в Замке Заката, и распространялся на Поттера) дворцовый этикет.

Гарри был решительным, как обычно, и — не как обычно — ласковым, терпеливым. Они лежали, обнявшись, и Драко отвечал на поцелуи бесхитростно и открыто, так, словно прошел некую черту внутри себя — в поцелуях больше не было драмы, надрыва, восторга или тоски. Только прикосновения губ к губам, и длинные, медленные движения языка, вкус чужого рта и собственной горячей слюны, темнота под закрытыми веками. Рука скользнула под рубашку Драко, пальцы потянули завязки на вороте и отпустили, кожа соединилась с кожей. Гарри целовал его щеки, лоб, скулы, висок, шею. Он не дразнил, не требовал. Скорее, отдавал — все и до конца.

Спустился ниже, расстегнул пуговицы на панталонах, и Драко почувствовал его рот — горячий, неумелый и быстрое дыхание — и, странное дело, почувствовал все до самого легкого прикосновения, и еще более странное дело — не устыдился. Ему казалось, что боль и стыд сошли с его души, как сошли ногти на израненной и вылеченной руке: душа его оказалась оголена, но не кровоточила и не болела.

Это был акт спокойствия и безжалостной нежности: Гарри ласкал кончиком языка головку, щекотал отверстие, слизывал капли смазки и гладил яички, и все делал чуть неуклюже, и задевал зубами — и его движения не распаляли, а баюкали, и при том вели Драко куда-то наверх, куда-то далеко-далеко, в темные и теплые края, в море без берегов. Драко запустил пальцы здоровой руки в спутанные черные волосы, но не сжимал их, и прикосновения жестких прядей были деликатны, невесомы: скользящие, упругие касания, как если трогаешь живые и свежие травы на полуденном лугу.

И потом был оргазм, такой же долгий и беспечный, как все их ласки до: море без берегов сомкнулось у Драко над головой, удовольствие длилось, не скрученной тугой спиралью, а, скорее, нежной шелковой лентой, у которой нет начала и конца. И она скользила-скользила между пальцев, опутывала все тело и все мысли, и чувства, и память.

Драко уснул почти сразу, Гарри милосердно позволил ему и ушел — на самом деле Драко не знал, в какой точно момент, но, проснувшись под утро, он нашел постель рядом с собой пустой.

Он встал и принял ванну, побрился и, разыскав свой ножик в сумке, обрезал кончики отросших волос. И долго еще слонялся по комнатам замка: холодный рассвет протянул в высокие окна нежно-желтые скрещенные лучи, в них танцевали пылинки. Слуги неслышно убирали коридоры и залы.

С портретов королей и королев смотрели на Драко синие, серые, зеленые, черные глаза — глаза тех, кто видел и счастье, и величайшие несчастья Сомнии.

Драко чувствовал спокойствие, глубокое и таинственное, сердце его словно бы разжалось, все существо его было наполнено тихим и беспричинным торжеством.

— Монеты оплавились, — сказал Гарри у него за спиной.

Драко повернулся.

— Что?..

— Серебро плавится в этом странном огне. Он не горячий, я трогал его руками, — сказал Гарри. Он протянул Драко теплый плащ. Драко взял и натянул на плечи.

— Ты знаешь, это место для погребения королей. Тут их тела сжигают, когда они отдают камень преемнику. Сириус рассказал. А еще мы… мы жгли несколько костров, и в каждый положили монеты, украшения… Сириус сказал, что так нужно — нужно ему, а не тем, кого мы провожали.

— Кого это вы провожали?

— Альбуса Дамблдора, — сказал Гарри бесстрастно. — Ремуса Люпина. Нимфадору Тонкс. Фреда Уизли… Северуса Снейпа…

— Правда? — Драко не смог скрыть изумления. — Почему?

— Очевидно, — Гарри кашлянул. — Очевидно, Сириусу нужно было проститься с теми, кого он — до моего появления здесь — считал живыми.

Гарри подошел к возвышению и поднял кусок оплавленного серебра.

— Монетки Снейпа не оплавились. Помню, Сириус сказал, что тот всегда был упрямый и вредный сукин сын.

Драко невесело усмехнулся:

— Какая прочувствованная прощальная речь.

— Они не были друзьями. Терпели друг друга из последних сил, вот так вернее. Но он его похоронил, пусть по-своему. И я уверен, ему было больно… больно все это узнать.