Елизавета. Золотой век Англии - [105]
Весной 1594 года Елизавета приказала своим агентам в Шотландии давать Ботвеллу деньги на то, чтобы тот открыто противостоял Хантли. В ответ Яков заявил, что намеревается подвергнуть графа преследованию и объявить вне закона. С помощью отряда численностью 2400 солдат Яков попытался устроить Ботвеллу засаду, но не зря шотландский агент Бёрли остроумно прозвал графа Робин Гудом за умение исчезать в лесах. Засада Якову не удалась, поскольку он не сумел правильно выстроить нападение. Впрочем, Ботвеллу оставалось недолго выполнять функции джокера в англо-шотландских отношениях[901]. С одной стороны, Хантли и его сторонники пригласили графа Ботвелла перейти на их сторону, с другой — он был во всеуслышание отлучен от протестантской церкви (на то основания были), и королеве ничего не оставалось, как отступить: она вновь объявила о своей поддержке Якова и на крестины его наследника в Стерлинг отправила графа Сассекса, юного красавца и протеже Эссекса. И, когда на радостях Яков предложил одинаково наказать и Хантли, и Ботвелла, Елизавета возражать не стала — скандальный шотландский дворянин был ей больше не нужен[902].
Хрупкое равновесие в отношениях с Шотландией попробовал использовать в своих интересах Эссекс: он совершает очередную попытку (первая с треском провалилась после возвращения графа из Лиссабона в 1589 году) тайно сблизиться с Яковом. Главный осведомитель Эссекса Энтони Бэкон водил старую дружбу с подданным шотландской короны Дэвидом Фаулзом, одним из поверенных и чрезвычайных посланников Якова. В переписке Фаулза с Бэконом Эссекс значился под кодовым именем Платон или «28», а Яков — под именем Тацит или «10»[903].
На этот раз Эссекс не собирался ни слова говорить Бёрли и его сыну. Он до сих пор не мог забыть некоторых столкновений с Бёрли: так, попросив королеву возместить ему 14 000 фунтов, которые он потратил из своего кармана на выплату жалованья солдатам в Нормандии, в ответ он получил сухую рекомендацию оформить официальное прошение через Роберта Сесила[904].
Отношения с Бёрли-младшим постепенно перерастали в открытую распрю, и боевитый Эссекс намеревался любой ценой взять верх над педантом-соперником. А для этого нужны были прочные отношения с Яковом. Эссекс проявил проницательность, решив, что козырной картой может стать невысокое мнение Якова о Бёрли-отце, не говоря уже о том, что король Шотландии прекрасно знал, что ключевую роль в деле казни его матери сыграла не Елизавета[905].
Убедив себя в том, что вскоре он одержит верх, Эссекс стал вести себя с Бёрли все более воинственно. Полагая, что его своенравные порывы выигрышнее упрямства Бёрли, он выставлял своего соперника лакеем-подхалимом и шутил — на грани богохульства — о том, что отец и сын Сесилы нераздельны, как Отец и Сын Святой Троицы. Поддерживал его в этом и Энтони Бэкон, сравнивавший Бёрли со слугой Грумио из шекспировского «Укрощения строптивой»[906].
Еще дальше пошел брат Энтони Фрэнсис, который, высмеивая внешность молодого Бёрли, назвал его живым воплощением Калибана из шекспировской «Бури» — безобразный раб, «прирожденный дьявол», который «становится с годами лишь еще уродливей и злей»[907]. Тогда как граф Эссекс был высок и статен, Бёрли был ростом всего полтора метра, а также имел горбатую спину. Елизавета дала Бёрли прозвище «гном», но иногда также называла его «пигмей». Открыто он не возражал, но известно, что прозвищ этих он не любил. Однажды, получив письмо от королевы с подписью «Пигмею», он сказал отцу: «Я вынужден признать, что прозвище дано мне справедливо, но не могу стерпеть того, что дано оно мне королевой»[908].
Период, в течение которого Елизавета отвечала молчанием на приглашение Якова стать крестной его сына, длился долго, и король Шотландии, не надеясь на возобновление хороших отношений, потерял осторожность. В одном из самых резких писем, которые он когда-либо себе позволял, Яков возвращает оскорбление «совращенный правитель» Елизавете обратно. Саркастично замечая, что он может полностью повторить ее обвинение, поменяв лишь имя и пол, Яков разражается диатрибой:
Столько неожиданных и поразительных явлений, госпожа и дражайшая сестра, затмили мой взор, ошеломили мой ум и все пять чувств, что я даже не знаю, что сказать и с чего начать. Но коль скоро пишу я Вам, то и возьму образец с Вас и повторю первые слова Вашего последнего письма, лишь переменив пол: «Мне жаль свои очи, ибо видят они зрелище совращенной правительницы». Ибо колеблясь между двумя крайностями в оценке Вас, доселе я избирал взгляд, в Вашу пользу говорящий, в чем, как я вижу теперь, ошибался.
Он также потребовал с нее ответа за сговор с Ботвеллом и поддержку его деньгами, несмотря на ее заверения в обратном. В конце он приводит знаменитую цитату из «Энеиды» Вергилия: «Если небесных богов не склоню — Ахеронт я подвигну»
