Елизавета Тюдор - [117]

Королева далеко опередила свой век не только в политических средствах, которыми она владела (с ее прямой апелляцией к обществу, популизмом, необычными средствами пропаганды, новой политической лексикой), но и в своих убеждениях. В мире, расколотом надвое идеологическим конфликтом, оказывавшим огромное эмоциональное давление на каждую личность, в мире, чуждом терпимости, она всю жизнь шла серединным путем разума и толерантности — путем интеллектуалов и интеллигентов, пытаясь отстоять права каждого, и свои в том числе, жить в согласии с собственной верой и чувствами. С точки зрения многих, она губила свою душу, будучи «ни горяча, ни холодна» в деле религии, и ее подлинный героизм заключался в том, чтобы не соблазниться заведомо легким путем и, «спасая душу», не принять сторону одних своих подданных против других, разрушив хрупкое единство своего народа. «Я скорее тысячу раз отстою мессу, — говорила она, — чем позволю совершиться тысяче подлостей во имя ее отмены». Все ее мучительные компромиссы, нерешительность, бесконечная ложь вдруг предстают тем, чем они были на самом деле, — государственной и человеческой мудростью. И навсегда в глазах цивилизованных потомков ей наряду с победой над Армадой зачтется прокламация, запрещавшая уничтожать католические иконы и скульптуры, имевшие художественную ценность, — не самый обычный в то время шаг для протестантской государыни.

Быть может, не осознавая того, Елизавета была одним из самых сильных адвокатов свободы личности, полвека противостоя предрассудкам в отношении женщин и расхожей морали своей эпохи, настаивая на своем праве жить в согласии со своим сердцем и склонностями: оставаясь одна или демонстративно окунаясь с головой в романтическую игру. Как истинная женщина она ушла, навеки сохранив свою тайну: никто и никогда с полной уверенностью не сможет ни подтвердить, ни опровергнуть ее репутацию королевы-девственницы. Но при том, что эта тайна всегда будоражила досужие умы, Елизавета осталась национальной героиней, не опустившейся до уровня блестящей, но банальной куртизанки. Эта темпераментная и увлекающаяся натура была подобна морю: смятение сердца могло вызвать на его поверхности рябь, волнение и даже шторм, но в глубинах своих оно оставалось невозмутимым и неизменно охраняло от всех бурь маленький остров, вверенный его покровительству.

Роберт Сесил как-то сказал о своей государыне: «Она, пожалуй, была больше, чем мужчина, но меньше, чем женщина». Простим ему, он знал ее лишь на закате жизни. Она всегда была больше, чем просто женщина. Она была королева, отваживавшаяся жить — как чувствует. Она была женщина, способная поступать — как требовал долг.

ПРИЛОЖЕНИЕ

РУССКИЕ ПОСЛЫ ПРИ ДВОРЕ ЕЛИЗАВЕТЫ I В 1600 ГОДУ

Посланник русского царя Бориса Годунова Григорий Микулин прибыл в Лондон поздней осенью 1600 года и оставался в Англии до весны 1601 года. В течение этого времени он имел насколько аудиенций у королевы, был свидетелем многих событий при дворе, наблюдал праздничные процессии и присутствовал на турнире 17 ноября в честь воцарения Елизаветы. Благодаря активному общению с английскими купцами, торговавшими с Московией, и дипломатами, Микулин хорошо ориентировался в политической обстановке и оставил среди прочего любопытные заметки о восстании графа Эссекса. Приводимый ниже отрывок — выдержка из его «статейного списка» — отчета, составленного по возвращении в Россию. Характер источника определяет особенности его стиля и пристальное внимание автора к соблюдению принимающей стороной норм посольского церемониала.

Статейный список Г. Микулина, подлинник которого хранится в РГАДА, был издан впервые в Сборнике Императорского Русского исторического общества (Т. 38. СПб., 1883). Здесь он приводится по изданию: Путешествия русских послов XVI–XVII вв. М.; Л., 1954. С. 156–205.

«…Октября в 14 день приехал к Григорью и к Ивашку[17] от королевны князь Еремей Боус[18], а с ним королевниных дворян и детей боярских тритцать человек, да алдраманы и гости, которые торгуют на Москве[19]; и сшедчися з Григорьем и с Ывашком, витался за руки. И говорил от королевны князь Еремей Григорью и Ивашку, сняв шляпу: «Великая де государыня наша Елисавет-королевна велела вам сегодни, после стола, быти у себя на посольстве в селе своем, в Речманте, от Лунды десять верст, и прислала под вас кочи[20] свои, в чем вам ехати, и велела мне с вами ехати в приставех; и вы будьте готовы. А в то время, как вам быти у ней на посольстве, иных никоторых государей послом и посланников быти у себя не велела».

И Григорей и Ивашко князю Еремею говорили: «Мы у государыни вашей, у Елисавет-королевны на посольстве быти ради и ехати с тобою готовы».

И говорил князь Еремей Григорью: «Как деи тебе ехати, то на твоей воле: будет мне велишь сидети с собою в коче вместе, и я готов; а будет велишь опроче в другой коче, то на твоей же воле». И шел з Григорьем князь Еремей у Григорья до кочи с левые руки. И сел Григорей в кочу, а з Григорьем сидел в коче з государевою грамотою подъячей Ивашко; а по сторонам в дверцех сидели переводчик Ондрей Грот, да гость Иван Ульянов