Елизавета I - [21]

Если она плакала, он не желал её видеть и уезжал на охоту или в Лондон, где его отец, герцог Нортумберлендский, был важной фигурой. Он мог забавляться с женщинами сколько захочет: Эми, которая была далеко не такой простушкой, какой казалась, отлично знала, что её муж отнюдь не упускает такой возможности; прожив девять лет в муках ревности, она подурнела и пала духом.

Он уехал от неё, чтобы просить милостей у королевы Марии, и остался при дворе новой королевы, Елизаветы — и вот уже почти год, как до Эми со всех сторон доходили слухи, что он стал любовником этой королевы. Эми ни разу не осмелилась упрекнуть его: она лишь нервно улыбалась, неуверенно болтала о чём-то и робко пыталась продемонстрировать ему свою любовь, а он делал вид, что не замечает этого. Её ничто не соединяло с ним, кроме того, что она считалась его женой, а виделась с ним она лишь тогда, когда ему от неё было что-то нужно, но, по крайней мере, она с ним виделась; ради этого она теперь и жила и о большем не мечтала.

Она встретила мужа в передней; на ней было платье из тёмно-синего бархата, фасон которого вышел из моды полгода назад; осунувшееся лицо, на котором застыла вымученная улыбка, обрамлял накрахмаленный батистовый воротник. Роберт Дадли увидел, что позади Эми вместе с Форстером и его женой стоит миссис Одингселл, её компаньонка, а также некая миссис Оуэн, которая ушла от мужа и жила у леди Дадли на положении приживалки. Роберт поцеловал жену в щёку и поздоровался с остальными; на вопрос Эми он ответил, что приехал только на один день, а затем прошёл в свою комнату умыться и переодеться.

Ужин в тот вечер удался на славу; правда, разговор как-то не клеился, пока миссис Одингселл не стала расспрашивать Дадли о жизни при дворе. Эми слушала рассказ Роберта молча и почти не притрагивалась к пище; лишь время от времени она поднимала взгляд от своей тарелки и видела, как оживляется его лицо, когда он рассказывает о знаменитых царедворцах, описывает балы и великолепные маскарады; каждый раз, когда он упоминал имя королевы, его глаза вспыхивали.

   — Правда ли, что она так прекрасна собой, как об этом говорят, милорд?

Роберт улыбнулся старой ведьме Одингселл, которая сидела разинув рот и ждала, когда на её долю перепадут хоть какие-нибудь сведения о жизни при дворе.

   — Да нет, прекрасной её не назовёшь. Но, по-моему, более обаятельной женщины нет на всём белом свете. Хороша, дьявольски хороша, лучшая наездница, лучшая танцовщица — лучшая во всём, вот и всё, что я могу вам сказать.

На минуту за столом воцарилась неловкая тишина, которую нарушила миссис Оуэн:

   — Послушайте, миледи, да вы же ничего не ели! Попробуйте немного пирога с курицей — он сегодня удался на славу.

   — Нет, спасибо. — Видя, как обеспокоена миссис Оуэн — единственный истинный друг, который у неё был во всём доме, Эми ей улыбнулась. Она была очень благодарна этой дурнушке, которая отплачивала за предоставленное ей убежище множеством услуг. — Спасибо, я не голодна.

   — Мы тут совсем отрезаны от мира, милорд, — обратилась к Роберту миссис Оуэн. — И всё же даже до нас дошли слухи, что королева собирается выйти замуж за иностранного государя. Это правда?

   — Вы и в самом деле оторваны от мира, если это последние новости, которые вам известны. — Роберт враждебно оглядел свою собеседницу. Когда он управится с Эми, он постарается, чтобы госпожа Оуэн нашла себе другую благодетельницу. — Королеву осаждают женихи, но она их всех отвергла. А теперь, миледи... — Он поклонился Эми и встал из-за стола. — Надеюсь, присутствующие нас извинят. Я проделал далёкий путь, и мне нужно с вами о многом поговорить, а времени у нас мало. Я прощаюсь до завтра и с вами, леди, и с вами, мой добрый Форстер. Перед тем как я отбуду, мы с вами должны обсудить кое-какие финансовые дела. Я буду ждать вас в коридоре в полдень.

Они вошли в длинную, обшитую панелями комнату, которая когда-то была кельей аббата; наступили ранние августовские сумерки, и по бокам от камина горели большие железные канделябры. Когда Эми села напротив него на стул, Дадли заметил, что подол её платья попал в лужицу расплавленного воска. Эми всегда была плохой хозяйкой, не умела обращаться со слугами, которые либо не ставили её ни в грош и обманывали, либо обожали, но совсем не за то, за что следовало бы; она швыряла без счета деньги на всякие пустяки, а её забывчивость всегда выводила его из себя. Кумнор не пришёл в запустение лишь благодаря Форстеру и его жене. Оба они умны и деятельны, а Форстеру вообще можно доверить всё, что угодно.

Эми не решалась начать разговор. Отвечая миссис Оуэн, Роберт повысил голос, и она понимала: его раздражение ещё не улеглось. Дадли окинул жену презрительным взглядом. Какая она всегда нервная, подумалось ему. Она облизывала губы, искоса бросала на него беглые взгляды и теребила пальцами своё жемчужное ожерелье. Ему было бы легче, если бы она была сильнее духом. Ненадолго ему показалось, что она могла бы ему ещё понравиться, если бы показала характер, рассердилась на него, оказала неповиновение, завела любовника — всё, что угодно, только не ждала его как больная собака, которая готова предпочесть пинок полному безразличию. Дадли уже принял решение: попросить о разводе без обиняков и не грубо, чтобы по возможности избежать сцены; поэтому первые слова, которые он сказал, её удивили: