Елизавета I Австрийская - [54]

Между тем с театра военных действий приходят все более неутешительные сообщения. Опечаленная Елизавета вынуждена написать воспитателю своего сына, что Северная армия в последних боях понесла очень большие потери, и хотя несколько корпусов еще не утратили боеспособности, главная квартира и вся армия в целом отходит в направлении Мзрена. «Как Вы, наверно, уже поняли, — продолжает она в письме от 1 июля[165], — дела у нас идут неважно. Поведение императора достойно всяческих похвал, он не теряет самообладания и настроен очень решительно… К сожалению, других новостей, кроме печальных, у меня для Вас пока нет. И все же не стоит терять присутствия духа. Перескажите Рудольфу все, что найдете нужным».

И вот 3 июля в семь часов вечера генерал-адъютант граф Гренвиль приносит роковую телеграмму: «Битва при Кениггреце[166] проиграна. Остатки армии отходят к крепости с риском попасть в окружение». Императорская чета потрясена до глубины души. До поздней ночи 3 июля она сидит и с трепетом ждет новых неприятностей. Император понимает, что теперь утрачены и все выгоды, полученные Австрией в результате победы эрцгерцога Альбрехта на юге. Однако в сложившейся крайне тяжелой обстановке ни он, ни его супруга не падают духом. Елизавета еще больше, чем прежде, преисполнена решимости по мере сил помогать своему мужу. Кроме того, она хочет немедленно телеграммой проинформировать о случившемся воспитателя своего сына, однако император отговаривает ее. Тогда императрица, которая продолжает настаивать на своем, вместо телеграммы пишет на следующий день письмо к графу де Латуру, в котором пытается оправдать поражение, сообщает о понесенных армией больших потерях и о ранениях нескольких известных генералов. «Одному Богу известно, — пишет она, — чем это все кончится. Только бы дело не дошло до заключения мира, ибо сейчас, когда нам больше нечего терять, почетная гибель лучше унижения. Я прекрасно понимаю, каково Вам и Палффи сейчас в Ишле, как угнетает вас неизвестность, но Господь вознаградит вас за терпение, за то, что вы не оставляете нашего несчастного сына, будущее которого теперь столь неопределенно. Бедный император, я бы никому не пожелала оказаться сейчас на его месте»[167].

Елизавета получает одну за другой телеграммы от своей матери, в которых герцогиня выражает озабоченность сложившимся положением, интересуется самочувствием императора и хочет знать, останется ли он в Вене или ему придется бежать. «Мы все живем сейчас как во сне, — отвечает ей императрица утром 5 июля[168], — от таких ударов судьбы можно потерять веру даже в божественное провидение! Ума не приложу, что нам дальше делать… Чтобы не думать о плохом, я стараюсь ни минуты не сидеть на одном месте. Первую половину дня я провожу в госпиталях, в первую очередь в тех, где лежат венгерские солдаты. У этих бедолаг здесь нет никого, с кем бы они могли поговорить… Император настолько занят государственными делами, что отдохнуть ему удается только поздним вечером, когда мы можем немного посидеть рядом у открытого окна…» Между прочим, обергофмейстерша, которая не понимает по-венгерски, ужасно нервничает, когда Елизавета при посещении госпиталей разговаривает с венграми, к примеру, с графом Бетленом. Кто знает, о чем они между собой говорят…

Эрцгерцогиня София, похоже, переживает происходящее еще сильнее, чем императорская чета. Ей кажется, что вот-вот рухнет все, что создавалось ею с таким трудом. Откуда теперь взяться семидесятимиллионной империи, во главе которой после слияния Германии и Австрии должен был стоять ее сын? Да и где уж тут думать о новой империи, когда под угрозой находится даже то, что осталось от некогда могучего и казавшегося незыблемым государства после отделения от него итальянских провинций. Венгерское сопротивление подавлено, но не побеждено, а кое-кто из венгерских радикалов даже не прочь встать на сторону врагов Австрии. Рушатся все мечты и надежды эрцгерцогини. Теперь она поневоле начинает более справедливо относиться к своей невестке. Это нашло свое выражение в одном из ее писем к маленькому кронпринцу[169]: «Спешу написать тебе, мой милый внучек, несколько слов, которые должны утешить тебя. Слава Богу, твой бедный дорогой папа здоров, а дорогая мама как добрый ангел вдохновляет его, не отходит от него ни на шаг, а если и остается одна, то тут же отправляется в госпитали, утешая и поддерживая раненых».

И даже ближайшее окружение эрцгерцогини, в том числе весьма критически настроенная ландграфиня Фюрстенберг, начинает менять свое отношение к Елизавете. «Императрица целыми днями находится в госпиталях, — признается она в письме к своей сестре[170], — во все вникает, обо всем заботится, обращается с ранеными очень ласково, почти по-матерински. Слава Богу, наконец это свершилось!.. Видимо, пришло время всеобщего примирения сердец, так что императрица находится на правильном пути»[171].

Июль 1866 года выдался на редкость жарким, однако императрица даже не думает о том, чтобы уехать из города. Она целыми днями сидит у письменного стола императора и, по мнению адъютантов Франца Иосифа, оказывает на своего супруга чрезвычайно благоприятное воздействие. Она наравне с ним переживает по поводу неприятных известий с фронта, утешает его и тем самым помогает ему не впасть в отчаяние. Правда, с каждым днем ей все труднее делать это, противник продвигается вперед, и вполне может так случиться, что в скором времени он подойдет к Вене. На заседании совета министров 9 июля 1866 года даже обсуждается возможность отъезда императора, а также руководства основных министерств и ведомств в Офен. Первой в Офен приходится ехать Елизавете под предлогом посещения раненых, расквартированных в тамошних госпиталях. На самом же деле это не что иное, как начало бегства из Вены императорского двора. Заодно императрица должна обратиться с призывом к венграм поддержать империю в критические дни, подобно тому как в свое время поступила Мария Терезия почти в такой же тяжелой обстановке. Никто лучше Елизаветы, горячо любящей венгров и пользующейся их ответной любовью, не справится с этой задачей. Кроме того, миссия императрицы заключается в том, чтобы остудить наиболее горячие головы из числа венгерских радикалов, выступающих за отделение от империи.