Елизавета I Австрийская - [25]

В письмах из Милана, написанных в это время, содержится пророческая мысль о том, что путешествие пройдет гладко, однако политическая ситуация изменится мало. Итальянцы останутся на своих позициях враждебности и бессильной злобы по отношению к австрийскому владычеству[67]. Несмотря на это, императорская чета 17 ноября 1856 года отправляется в Венецию через Триест. В Лайбахе[68] императрица посещает, в частности, женский монастырь. Во время экскурсии по монастырю Елизавета, вспомнив о маврах, когда-то привезенных ее отцом, спрашивает у матери-настоятельницы, нет ли здесь негритянских девочек, выкупленных у восточных работорговцев. Услышав ответ: «Да, ваше величество, целых три», она просит немедленно привести их, дарит им сладости, играет с ними и при этом забывает обо всем на свете: и о матери-настоятельнице, и о монашках, и о детях и даже о том, где она находится. Поэтому, когда приходит время для других визитов, свите приходится настойчиво напоминать ей об этом. Обергофмейстерша Эстергази, единомышленница эрцгерцогини Софии, не может удержаться от упрека в адрес Елизаветы, но та лишь смеется и этим вызывает еще большее возмущение графини. В то время как крошка София едет прямо в Венецию, император и императрица 20 ноября отправляются на возвышающуюся над Триестом гору, с которой открывается чудесный вид на Адриатическое море и на украшенный разноцветными флагами портовый город. Как и везде, где появляется император, в Триесте устраиваются приемы, парады, званые обеды и театральные представления. Казалось бы, все идет как по маслу, но еще во время торжеств в здании городского магистрата происходит довольно-таки крупный пожар, причиной которого будто бы явилось случайное возгорание хранящихся там бенгальских огней. С гор дует сильный холодный ветер, однако ни у кого нет полной уверенности в том, что именно он стал причиной еще двух странных происшествий. На роскошном прогулочном корабле императора, стоящем в порту, неожиданно рассыпалась на мельчайшие кусочки большая императорская корона из хрусталя[69].

От императрицы благоразумно утаивают слухи о возможном вредительстве противников империи, однако от нее не удается полностью скрыть, что уже в Триесте не все идет так, как хотелось бы. И она с тревогой думает о том, что может ожидать их в Венеции и Милане.

В Венеции уже несколько месяцев идут лихорадочные приготовления к приезду императорской четы. Но и здесь не обошлось без неожиданных трудностей. Идет ремонт королевского дворца, в ходе которого возникает необходимость постелить новый ковер в большой столовой. В помещение, выдержанное в белых и красных тонах, таинственным образом попадает зеленый ковер. И лишь по окончании работ власти замечают, что в большой столовой господствуют цвета государственного флага Италии[70].

Приготовления к приему гостей едва успевают завершиться, как 25 ноября в Венецию прибывает император с супругой. И здесь в распоряжение императора для морских прогулок предоставляют великолепное античное судно, одно из тех, на которых когда-то выходили в море в дни великих торжеств венецианские дожи. В то же время озабоченность свиты вызывает то обстоятельство, что это старое судно очень неустойчивое, и император не может чувствовать себя на нем в полной безопасности. Власти сделали все от них зависящее, чтобы, по крайней мере, создать видимость торжественного и сердечного приема гостей. И возможно, что он и в самом деле выглядел бы именно таким, если бы не то ледяное молчание, которым встретили императорскую чету собравшиеся у причала жители города. На протяжении всего пути от причала до собора Святого Марка в адрес императора из уст венецианских чиновников и офицеров не прозвучало ни одного приветствия, никто не кричал ни «ура», ни «слава», ни «виват». Это бросилось в глаза английскому генеральному консулу. «Единственным чувством, которое владело публикой, — сообщает он в письме на родину, — было любопытство, желание увидеть императрицу, молва о необыкновенной красоте которой, разумеется, дошла и до этих мест»[71].

29 ноября императорская чета устраивает прием. В назначенное время выясняется, что из числа приглашенных представителей итальянской знати отсутствуют Пизани, Дольфин, Жустиниан и многие другие. Из списка в 130 человек засвидетельствовать свое почтение императору приходят только тридцать гостей. Женщин приходит больше, чем мужчин, однако бедные дамы надолго запомнят этот праздник. Красивейшие женщины из знатнейших родов вынуждены после высадки из гондол идти пешком в своих шикарных придворных туалетах еще двести метров до ворот дворца, выслушивая от стоящей по обе стороны дороги толпы людей бесчисленные оскорбления и насмешки. Елизавета становится невольной свидетельницей этой унизительной сцены. Вечером, во время театрального представления, она в полной мере ощутила царящую здесь атмосферу враждебности и отчуждения. При ее появлении в зрительном зале не слышно почти ни одного приветствия, ложи для представителей высшей знати пустуют. Однако она и ее супруг не удивляются происходящему, они и не ожидали ничего другого, и свою задачу они видят именно в том, чтобы по возможности растопить лед недоверия. Что касается чарующего воздействия на людей красоты и обаяния Елизаветы, то оно, безусловно, делает свое дело. Вместе с тем императрица испытывает известные трудности в общении с людьми. Принц Александр Гессенский, брат русской царицы, проходящий службу в австрийских частях, расквартированных в Италии, хотя и признает, что Елизавета «jolie соmmе un соеur» («сердечно мила». —