Ели халву, да горько во рту - [43]

– А что во-вторых?

– Во-вторых, если кто-то возомнил себя роком, то он доберётся до них, где бы они ни были. Может, только несколько позже.

– Тогда что делать?

– Быть всё время рядом. Вам, например, – с княгиней.

– Мы не сможем быть рядом всегда! Вы хоть имеете малейшее представление, кто может быть убийцей?!

– Я сегодня отправил письмо в Москву. Вигелю. Хочу, чтобы он установил, чем занимались братья Олицкие и неразлучный с ними Каверзин в Москве в молодые годы. Они прожили там около трёх лет, прежде чем поспешно отправились за границу. И об этом периоде ничего толком неизвестно. Почему-то об этом в доме не говорилось. Княгиня сказала только, что решение о поездке в Европу было принято спонтанно. Что её муж очень раздражён был в то время. Что Антон оставил вдруг полк. Знаете, это всё очень напоминает бегство. Вопрос, от кого? И ответ на него можно найти только в Москве. Я бы отправился туда сам, но должен быть здесь. Поэтому остаётся надеяться на Петра Андреевича, который меня, впрочем ещё ни разу не подвёл… – Немировский вдруг замолчал и крепко схватил Жигамонта за руку. – Поглядите скорее туда!

Доктор посмотрел в указанном направлении и вздрогнул: в глубине сада, среди кустарника шаткой походкой двигалось нечто, облачённое в белый балахон.

– Белая дама… – прошептал Жигамонт.

– Причём эта дама из плоти и крови, – кивнул Николай Степанович. – И я навсегда откажусь от табака и выброшу мою тавлинку, если это не та особа, которую я подозреваю.

– Что будем делать?

– Ловить призрак, дорогой доктор. Вы заходите справа, а я слева. И старайтесь двигаться бесшумно, чтобы не спугнуть её…

Взяв трость под мышку, Георгий Павлович стал осторожно приближаться к покачивающейся из стороны в сторону фигуре. Он не заметил, как наступил на ветку, и та предательски хрустнула. «Белая дама» вздрогнула, обернулась, закричала и бросилась бежать, но путь ей преградил Немировский. Николай Степанович схватил бьющуюся женщину за руки:

– Ну, ну, спокойно, Евдокия Яковлевна…

Подоспевший доктор увидел бледное лицо пойманной «дамы», с приоткрытым ртом и безумными, блуждающими глазами.

– Демоны, демоны… – захлёбываясь, шептала она. – Ослаби, остави… Изыди!! Свят-свят-свят…

– Бог мой, кто это? – спросил Жигамонт.

– Лыняева, – коротко ответил Немировский. – От табака отказываться не придётся. Вероятно, кто-то опять забыл запереть её. А ещё кто-то время от времени отворял ей дверь по ночам, чтобы она блуждала по дому в сшитом из простыней балахоне. Не так ли, Евдокия Яковлевна?

– Демоны, демоны… Свят-свят Господь наш… Страшный Суд грядёт!

– Похоже, она, в самом деле, сумасшедшая, – вздохнул Георгий Павлович, глядя на ползающую на коленях Лыняеву. – В таком случае, нам трудно будет добиться от неё, кто надоумил её на этом маскарад.

– Это мог сделать только кто-то близкий ей.

– Муж?

Немировский пожал плечами:

– Доктор, вы разбираетесь в психологии?

– Не могу сказать, чтобы очень хорошо. У меня несколько иная специальность.

– Вы можете отличить безумие природное от вызванного воздействием каких-нибудь снадобий?

– Вы думаете, что её нарочно сводили с ума?

– Не исключаю. А потому я вас очень прошу, доктор, со всем вниманием осмотреть эту женщину, узнать, чем её лечили. В общем, не мне вас учить!

– Я понял, Николай Степанович.

Немировский глубоко вздохнул и утёр рукавом лоб.

– Вам нехорошо? – спросил Жигамонт.

– Всё в порядке. Просто сердце слегка зашлось… Всё же мне не двадцать, чтобы бегать во лесам, ловя сумасшедших. Не вспомню, когда и было такое.

– Зато тряхнули стариной, – улыбнулся Георгий Павлович.

– Да уж. И теперь нам, наконец, будет, что предъявить княгине. По крайней мере, с одной тайной этого милого дома мы разобрались, и призрак больше не будет пугать по ночам его обитателей…

– Какая, однако, тишина воцарилась в нашем доме… – промолвил Алексей Львович, отходя от окна. – Страшная тишина. Не скрою, я не был привязан ни к Володе, ни к Антону… Вообще-то, они были чужими людьми для меня, но это не укладывается в голове: они были молоды, им бы ещё жить да жить, и вдруг… – старик развёл руками. – Мои сыновья также умерли молодыми. Один от болезни, другой был убит на дуэли, а третий погиб в Севастополе… Мне это казалось такой страшной, непоправимой несправедливостью! Я, старик, оставался жить на этом свете, а они лежали в могиле… Князь Вяземский, как и я, дожил до очень преклонных лет, он похоронил семерых из восьми своих детей… Когда уходит человек в летах, это горько, но это должно быть… Но человек в расцвете сил! Несправедливо…

Каринский опустился в своё кресло и взял за руку сидевшую перед ним девушку:

– Вы так ещё молоды, мадмуазель Завьялова, у вас впереди всё, вся жизнь… Мне бы очень хотелась, чтобы она была счастливой и долгой… Знаете, вы немножко похожи на жену моего старшего сына Николая. Он погиб в Севастополе… Они прожили вместе только два года, и она осталась вдовой. Мне так больно было смотреть на неё! Такое было ощущение, точно она птенец, выпавший из гнезда… Она потом ушла в монастырь…

– Мой дед также погиб при обороне Севастополя, – сказала Ася. – Он был инженером, лично знал Тотлебена