Ели халву, да горько во рту - [42]

– Великая женщина, – с уважением произнёс Немировский.

Елизавета Борисовна нервно грызла ручку хлыста. Заметив Николая Степановича, она криво усмехнулась:

– Поздравляю вас, господин сыщик… Кажется, ещё один покойник в нашем доме, от которого даже пепла не останется… И опять – несчастный случай! Пьян был в хлам по своему обыкновению, вот, пожар и случился!

– Я, Елизавета Борисовна, говорил вам давеча, чтобы кто-нибудь из ваших слуг приглядывал за флигелем во избежание несчастья. Было ли это сделано?

– Господин Немировский, всё это пустое. Ни один сторож не будет бодрствовать, не понимая надобности в том. Он рассудит: этот пьяница-князёк спит-храпит, а я чем хуже? И захрапит так же! Что мне Лыняева было просить проследить за этим баламутом? Да и как прикажете? Он не весь день сиднем сидел. Я удивляюсь, что он ещё прежде не свернул себе где-нибудь шею…

– Не очень-то вы печалитесь о своём пасынке.

– Ваша правда. Я о флигеле и доме своём больше печалюсь, – откровенно сказала княгиня. – Вот, только теперь остались в нашем доме трое Олицких: я, Родион и Володя. И если что-нибудь с ними случиться, то… – Елизавета Борисовна в сердцах взмахнула хлыстом. – Я пригласила вас, чтобы вы нашли убийцу, а вы только дурацкие вопросы задаёте!

Олицкая отошла в сторону. Немировский вздохнул и сказал стоявшей рядом Асе:

– Не люблю пожаров. Огонь слизывает все следы возможного преступления, ничего не оставляя нашему брату…

– Что ты жадно глядишь на дорогу… – Амелин тоскливо посмотрел на небо и протёр очки полой фартука. Этим утром он выглядел опрятнее, чем накануне. Лицо его было выбрито, а волосы расчёсаны. Всеволод Гаврилович появился, когда флигель был почти потушен, и приступил к осмотру пострадавших в ходе тушения. Таких насчитывалось более десяти человек с ожогами, переломами и ушибами.

– Вам помочь, коллега? – предложил Жигамонт.

– Не стоит, – усмехнулся Амелин. – Вы аристократ! Человек благородный! Ваше дело – господа, а моё – холопы.

– Напрасно вы так. Среди моих московских пациентов есть и бедняки.

– Что ж, это делает вам честь, – отозвался Всеволод Гаврилович, принимаясь осматривать ногу одного из пострадавших.

– Доктор, доктор, слышишь, только не режь её, слышишь? Я ведь не обженился ещё, а кому я без ноги нужён буду? – говорил тот, дёргая Амелина за рукав.

– Успокойся, никто твоей ноги резать не будет. Нужна-то она мне… Сейчас вот жгут наложу, и ковыляй до дому…

– Точно резать не будешь?

– Сказал же уже.

– Хороший ты доктор, – обрадовался мужик.

– Я, по правде, удивился, Всеволод Гаврилович, что вы только теперь пришли, – сказал Жигамонт. – Ведь так долго полыхало! Со всех деревень народ сбежался!

– А у нас народ горазд бегать на всё, что ни попадя, глазеть, раззявив рты. Помнится, и государь наш, Пётр Третий, большим любителем пожаров был. Ну, да я ведь не Пётр, а потому предпочитаю приходить только туда и только тогда, где во мне нужда есть. Тем паче, не скрою, пьян я с вечеру был… А браться за скальпель дрожащими руками – это уж, чума бубонная, не по мне.

– Да, скальпель не игрушка: раз махнёшь, и души не вернёшь.

– Вот-вот… Говорят, княгиня-то всю ночь на пожар любовалась? А сейчас что ж, вздохнуть отправилась?

– Боюсь, что нет. Елизавета Борисовна вместе с управляющим занимаются подсчётами убытков.

Амелин вдруг расхохотался:

– Ай, скосырь-баба¹⁸! Уважаю! Три покойника в доме, пасынок только что сгорел, а она, вооружившись счётами, убытки считает! Любому деляге фору даст! Она бы, чума бубонная, могла такими делами ворочать!

– А откуда вы взяли, что Антон Александрович погиб?

– Так кто ж этого не знает? Вон, бабы наши уже воют. Главное, объясните вы мне это, коллега, какого дьявола они воют? Как будто им дело есть до этого вечно пьяного князька! Да они едва видали его! Нет-с! Традиция! Кто из бар помер (туда им всем и дорога!) – так они в вой и причитания! Особый вид искусства народного! Особое амплуа, так сказать! Плакальщицами называется! – Амелин внезапно прищурился. – Вот, интересно, что будет делать эта барыня, когда её собственный сынок преставится?

– Это вы о чём?

– Только не прикидывайтесь, Георгий Павлыч. Четвёртая смерть за столь короткий срок – это неспроста. А, если они продолжатся, то нетрудно догадаться, кто станет следующим. Вы не согласны?

– Не дай Бог, чтобы это случилось, – ответил Жигамонт, которого начинала коробить плещущая через край желчь Амелина. – Простите, но мне нужно идти, если, конечно, моя помощь вам излишня.

– Жили без вашей помощи и дальше проживём. Желаю здравствовать!

– И вам – того же…

Георгий Павлович быстро пошёл по аллее. Обогнув большую розовую клумбу, он столкнулся с Немировским.

– Николай Степанович, надо что-то делать! – сразу начал он.

– Разумеется, – кивнул следователь. – Давайте пройдём немного вглубь сада.

– Послушайте, это же уже ни на что не похоже! Что если завтра что-то случиться с Родионом или княгиней? Ясно ведь, как Божий день, что кто-то присвоил себе функции рока! Может, лучше, чтобы все покинули этот проклятый дом?

– Бесполезно.

– Но почему?!

– Вы знаете княгиню лучше меня, Георгий Павлыч. Для неё этот дом – всё. Она не покинет его никогда. Она предпочтёт умереть, но умереть в его стенах. А, если не поедет она, то не поедет и её сын, который, конечно же, не пожелает оставить мать в такое трудное время. Это во-первых.