Элемента.N - [50]

Он вывернул с парковки и встроился в плотный поток машин. И чуть не пропустил свой поворот, разговаривая с Шейном по телефону.

Он вышел из двери своей комнаты в больнице, словно только что проснулся, и, проспав после ночной смены и завтрак и обход, собрался прогуляться. Он как обычно улыбался, был бодр и позитивен, и только Екатерина Петровна, которой он хотел не попадаться на глаза, столкнувшись с ним на лестнице, все же заподозрила неладное.

— Майер, ты в порядке? – уставилась она подозрительно на его осунувшееся лицо, и ему показалось, что пока он отвечал, она принюхивалась.

— Я не пил. Не пил, — сказал он, напоследок, выходя на улицу.

Он надеялся морозный воздух пойдет ему на пользу, а еще он хотел проведать человека, перед которым даже больным и немощным Дэн немного робел – такая сила чувствовалась в этом старике. И Дэну просто физически требовалось поговорить с кем-то, кто не сдался, справился, выдержал, да и просто дед ему нравился. Было и ещё кое-что, что тянуло парня сейчас вверх по заснеженной дороге к кладбищу, но он надеялся пока просто поговорить, а там как пойдёт.

И бывший генерал-майор госбезопасности Иван Матвеевич Мещерский встретил его во всеоружии.

— Ты по делу или так, мимо шел? – спросил дед, появляясь в дверях навстречу незваному гостю. И лохматый пес хоть и махал хвостом, но посматривал на хозяина, словно спрашивая  кусать ему или лаять?

— А если по делу? – спросил осторожно Дэн.

— Всё равно заходи, — пригласил хозяин, и пес, успокоившись, лег там, где стоял, — Чай будешь?

— Да, выпью, — сказал Дэн, раздеваясь и доставая из кармана куртки магазинный рулет в упаковке. — Я не знал, что Вы любите, но вот как раз к чаю принес.

— О, это всё баловство, — махнул хозяин рукой на гостинец. — Вот у меня тут сушки, пряники, карамельки. Вот эти продукты по нашему нутру, а не эти вот все фантики заграничные.

Дэн не спорил, пусть будут сушки.

— Как чувствуете себя? – спросил он, отхлебывая из большой керамической кружки крепкий чай.

— Ты мне зубы не заговаривай, — усмехнулся хозяин. — Говори, зачем пришел, а там посмотрим.

— Ладно, оставим эти любезности, — согласился Дэн, тем более его настроение вовсе и не способствовало поддержанию светской беседы. — Скажите, Иван Матвеевич, Вы знаете что-нибудь о семье Купцовых, которая когда-то в этой деревне жила?

— Купцовы, Купцовы, Купцовы, — повторял дед, задумавшись и сдвинув к переносице кустистые седые брови, — Простая фамилия, заметная. А давно они тут жили то?

— Давно, в начале двадцатого века, до советской власти ещё.

— О, как! – удивился дед. — А ты не того ли Купцова имеешь в виду, что был здесь поставлен главой поселения?

— Может быть, — пожал плечами Дэн. — А ему мог принадлежать пивоваренный завод, который потом в бумажную фабрику перестроили?

— Так вот ты о чём! – Так завод тот построил не Купцов вовсе, а Ланц. Солидный был купец, состоятельный. Он и завод этот построил, и церковь, и школу.

— Почему ж говорят, что Купцовым он принадлежал? – не понимал Дэн.

— Да, мало ли что люди говорят! Хотя помню, в архивах натыкался я как-то на дело этого Ланца, там и Купцов этот упоминался.

— А что за дело? – не унимался Дэн.

— Дело было громкое, нашумевшее, многотомное, но так и осталось незаконченным, — ходил дед вокруг, да около.

— Что же расследовали то? – не сдавался Дэн.

— Смерть этого самого Ланца, — сказал дед и бровью не повёл.

— Смерть? – переспросил Дэн.

— Да, а ещё пожар. Серьёзный пожар. Полдеревни тогда сгорело, да вместе с людьми, — поделился дед.

—  Кажется, это как раз то, что мне надо, — обрадовался Дэн. — И как связаны смерть купца и пожар?

— Так пожар как раз с дома того самого купца и начался, — дед отхлебнул чай и пристально посмотрела на парня. — А тебе доктор Дэн Майер оно зачем?

— У нас в Доме Престарелых несколько лет уже живёт старушка, которую зовут по документам Купцова Евдокия Николаевна. И поскольку, не поверите, а ей по тем документам сто восемь лет, говорят, она дочка того самого Купцова, что когда-то построил здесь пивоваренный завод, — рассказал Дэн.

—  А сама она что говорит? – спросил дед.

— А сама она больше молчит. Долго уже, лет десять молчит. Правда, пару недель назад она как раз пришла в себя ненадолго. И то, что я узнал от неё за эти несколько дней, очень меня заинтересовало, особенно то, что долгожительство её настоящее. Вот я и подумал, Вы здесь давно живёте – может, вспомните что, — и Дэн посмотрел на деда внимательно.

— Живу я здесь, конечно, долго, — прищурив один глаз, ответил старик. — Но не настолько. И если бы не пришлось мне те архивы в город перевозить, то и нечего было бы мне тебе рассказать.

— Но Вам же пришлось, — заметил Дэн. — Так может, поделитесь?

— Может, и поделюсь, — вздохнул дед, встал и прошаркал на кухню.

Он вернулся с видавшим виды закопченным чайником, на круглых боках которого местами проступала желтая эмаль. Подлил чай Дэну, до краёв наполнил свою кружку, унёс чайник на место и только после того как крякнув снова сел, сказал:

— Но сначала ты. Что ж такого рассказала тебе бабка?

— Немного, — не стал ломаться Дэн. — Она сказала, что настоящая её фамилия Елагина. Мать её была нанайкой, а вот отец русским. Родилась она здесь, в этой деревне, в которой раньше жил их народ, но с приходом русских они ушли. И лет ей действительно много, может даже больше чем в тех документах написано. Вот, пожалуй, и всё. А ещё из других источников я узнал, что в той части кладбища, где уже давно никого не хоронят, весь холм покрыт надгробиями, на которых стоит одинаковая дата — 19 июля 1913 года. Но есть там и могила Купцовой Е.Н., которая умерла почти годом раньше – в ноябре 1912—го.