Элемента.L - [33]

- Только всё равно это сказка! - не унимался Дэн.

- Конечно сказка, - и Арсений горестно вздохнул,- иначе отец просто поцеловал бы маму и она ожила.

- Сеня, твою маму что, отравили? - спросил друг.

- Я не знаю. Я был маленьким и там так все непросто. Отец говорит, что ничего не знает, но я думаю, он не хочет или не может об этом рассказывать. А мама, - он вздохнул, встал, подошел к нарисованной арке, - она так измучилась за те годы, пока я вырос, и смог с ней повидаться. А потом мне сказали, что она приняла решение переродиться, - он повернулся к Дэну,- И я только сегодня понял, что это не так. Что она до сих пор в Замке Кер ждет, что отец что-нибудь придумает и найдет способ ее вернуть.

Дэн не знал что сказать. Ему никогда не приходилось бывать в Замке Кер. Ему не приходилось хоронить близких. Ему не пришлось расти без матери.

- Ты веришь, что у отца получиться?- робко спросил он.

- Он должен! А должен, значит, сможет.

 Они засобирались на выход. Было очень поздно. Хорошо, что пошли через прихожую, Дэн чуть не забыл свой плакат. Они вышли в гараж, но Дэн передумал ехать.

- Отправишь мне  домой машину? Я что-то подустал, чтобы ехать, вернусь так, - он крутанул в воздухе пальцем, поясняя, что инспирируется, - Зачем мы вообще приехали на машине?

- Не знаю, я же немного не в себе был в тот момент – и это первое что пришло мне в голову, - пожал плечами Арсений и улыбнулся, - Еще мне нужно было время, чтобы успокоиться и прийти в себя перед встречей с отцом, чтобы он ничего не почувствовал. Дорога всегда меня успокаивает, а ты так удачно прикатил за рулем. А машину водитель пригонит, не вопрос. Когда ты снова в наши края?- поинтересовался Арсений.

- Как получится,- он неопределенно пожал плечами,- но если что, пиши, звони!

- Обязательно!- Арсений махнул рукой на прощанье и скрылся в доме.

Дэн глубоко вдохнул и выдохнул уже в своей комнате. Он ничком упал на кровать. Да, длинный выдался денек! В комнате горел торшер. На письменном столе стоял поднос со стаканом сока и стопкой бутербродов на тарелке. "Мама!"- подумал Дэн, глядя на эти яства, и тут же вспомнил про Арсения. Он никогда особо не задумывался - каково это вырасти без матери. Он знал Арсения столько лет и даже не представлял, как он страдает. Он никогда не интересовался керами и их работой, так, немного, в рамках учебного курса. Ему даже сейчас показалось, что он словно не до конца переродился. Он всегда чувствовал себя больше человеком, чем алисангом. Словно он и есть просто человек, а быть алисангом - это его работа. Просто работа, такая же, как любая другая.

Он встал, разделся и пошел в душ. Потом съел и выпил почти все, что было на подносе. «Debes, ergo potes! Должен, значит, можешь!- это был девиз семьи Гард», -вспомнил он, засыпая.

Глава 8. Агата

Сестра Агата была одной из четырех монахинь в Замке Кер, которые были на особом положении и были обриты наголо. Их так и называли - Лысые Сестры. Сбривали им не только волосы, но и брови, чтобы, даже прикрыв голову капюшоном или чепцом было видно, что это не простые послушницы, а провинившиеся. Причем провинившиеся настолько сильно, что Лысым Сестрам запрещалось разговаривать, писать, кроме как в Журналах Учета, и много чего еще. То есть фактически они были еще и Немыми Сестрами, но это было не так заметно. Вину их Серым судом признали преступлением. Но Серый суд был самым гуманным судом в мире, поэтому их всего лишь лишали всего, кроме жизни и отправляли служить в самые тоскливые залы Замка - Залы Судьбы, в которых тысячелетиями ничего не происходило.

Лысых Сестер звали Заира, Агата, Беата и Вилла. Имена при постриге им давали новые, отличные от их прежних имен, строго в алфавитном порядке. Агата шла по алфавиту первой, но это не значит, что она стала самой первой осужденной в истории Замка. Заира, чье имя начиналось с последней буквы латинского алфавита, который был принят за основу имянаречения сестер, уже отбывала свой срок, когда Агата начала этот круг сначала. Сестры, естественно, не могли общаться между собой, их представляла друг другу Старшая настоятельница, она же отдавала им все необходимые распоряжения. Жили они каждый в своей крошечной келье, но круг обязанностей у них был общий. Да, годы заточения за их преступления были долгими, но души живут вечно, а приговоры имеют свой срок, и Лысые Сестры ни на секунду не забывали, что у дороги, по которой они несли свой крест, есть и край, и конец.

Никто кроме членов Серого суда не знал, в чем провинилась Агата в свои восемнадцать лет. Подробности никогда не разглашали, суды всегда были закрытыми, и приговор оглашали только лично обвиняемой. Но она полностью была согласна с тем, что совершила страшное преступление, хотя так и не могла понять, как она это сделала. И это было уже совершенно неважно, особенно сейчас, когда Дерево Великой Судьбы вдруг проснулось.

Следить за этим "памятником" входило в непосредственные обязанности Сестры Агаты, и она с первого взгляда прониклась уважением к этому древнему дереву. Потом оно стало ее единственным другом, и её с ним связывала большая тайна. Оказалось, что если прикасаться к нему – голос, которого лишили её, огласив приговор, появлялся. Поэтому втайне от всех каждый день с утра она здоровалась с его узловатыми ветвями, и каждый вечер желала спокойной ночи, гладя ветвистый ствол. Иногда она приходила, чтобы просто посидеть с ним рядом. А порой, прислонившись к мягкой серой коре, рассказывала, как прошел ее день, или просто читала вслух. И много лет ее сиротливого заточения дерево не менялось. Но несколько дней назад с ним стало что-то не так.  Что-то неуловимое в рисунке коры, в шершавости ствола, в звуке, который стал по-другому отражаться в старых ветвях. Она почувствовала - что-то изменилось. И она была бесконечно благодарна ему за то, что оно позволило ей увидеть момент своего пробуждения. Она обошла Дерево со всех сторон. Агата знала каждую морщинку на его стволе и на старом стекле – каждую царапинку. Многое пришлось ему вынести. В нескольких местах на коре были видны затянувшиеся зарубки от топора - его пытались срубить несколько раз, и каждый раз дерево боролось за свою жизнь и раны затягивались. На прочном стекле тоже были царапины, сколы и следы разных инструментов, но стеклянный куб только с виду был хрупким – так и не смогли его ни разбить, ни открыть. Оказалась у этого дерева и еще одна тайна, которую оно открыло Сестре Агате, только когда ожили шары – оно само умело говорить. Тихо-тихо, едва различимым шепотом, скорее похожим на скрип старой древесины оно сказало одно единственное слово, но Агата не зря провела с ним рядом столько лет - она его услышала.