Электрический остров - [26]

—Чокнемся! За ваши успехи!

— Что это за зелье?

— Коктейль, изготовленный Оричем по собствен­ному его рецепту. Слил из всех бутылок остатки и по­жертвовал некоторой дозой для вас, когда я сказала, что хочу выполнить ваше желание. Часто вам этого хочется? Я должна знать, чтобы всегда угадывать…

— Нет.

— А сейчас?

— Пожалуй, — он лениво потянул питье. Чередниченко пила маленькими глотками, с оста­новками, словно наслаждалась немыслимым вкусом зелья из водки, десертных вин и местного кислого. Трудно было сказать, чего больше в этой смеси. Пить было противно, но он все-таки осилил бокал.

— Дайте и ваш, я отнесу, — сказал он.

— Зачем? Пусть стоят на полу. Хозяйка найдет их утром, если кто-нибудь не раздавит, — равнодушно сказала она. (Он услышал звон хрусталя, когда она поставила оба таких дорогих для Нины бокала прямо на пол.) — Теперь скажите мне, зачем вы спросили сороконожку, с какой ноги она начинает ходьбу? Вы знаете, я остановилась на месте и не могу сдви­нуться…

Андрей был доволен тем, что хоть кто-нибудь вспо­мнил о его существовании на свете, и внимательно прислушался. В голосе Чередниченко ясно слышалась грусть. Вот тебе раз! Что он сказал, чтобы она так огорчилась?

— Ах, вы уже не помните? А мое кольцо? С бриль­янтом? Оно же сломано! Знаете песню? — И неожи­данно пропела тихим, щемящим от тоски голосом:

Потеряла я колечко,

Потеряла я любовь,

Я по этому колечку

Буду плакать день и ночь…

Странно, ему послышались слезы в ее голосе.

— Что вас, собственно, беспокоит, Марина Нико­лаевна?

— Я не беспокоюсь, а тоскую! — сердито сказала она. — Вы знаете, что такое тоска?

— Кажется, да.

— Ничего вы не знаете! Тоска — это сон с откры­тыми глазами! А можно ли спать, когда надо рабо­тать? Из-за ваших же рассуждений я потеряла всякий аппетит к работе. Не могу же я продолжать, пони­мая, что никакого практического результата мне не увидеть.

— А диссертация?

— Ну, знаете! — с возмущением сказала она.— Диссертация только ради получения степени меня не занимает. Я как-то читала, что в нашей стране имеется больше двух тысяч научных учреждений, ко­торые занимаются разными важными проблемами. Конечно, можно считать, что вопрос, которым зани­маюсь я, не так уж важен рядом, например, с пробле­мой практического применения атомной энергии. Но ведь я выбрала свою тему! Для меня-то она очень важна! А теперь подумайте о том, что я считала ее чрезвычайно важной и для народного хозяйства…

— А она и осталась важной!

Его занимала ее горячность. Какие там слезы! Ему просто показалось, Чередниченко готова выцара­пать ему глаза за вмешательство! А он-то думал, что ее надо утешать. Не утешать, а за руки схватить впору, вот-вот бросится!

— Чем вы сейчас заняты?

Она несколько опешила от делового вопроса и тона, которым он был задан, и с недоверием взглянула на него. Привыкнув к темноте, он с удоволь­ствием рассматривал ее сердитые глаза, тем более что она-то его лица еще не могла рассмотреть.

— Вычерчиваю кривую постоянной средней мощ­ности ветроустановок.

— Ну и как?

Она сразу оживилась, голос ее стал доверчивее и добрее.

— Представьте себе, ветер не такой уж неравно­мерный источник энергии. Кривая, которая характе­ризует среднюю мощность ветросиловых установок в районе в пределах моего несостоявшегося кольца, по­казывает, что она довольно равномерна, даже если не использовать тепловые станции… — и вдруг, видимо, вспомнив их предыдущую беседу, печально доба­вила: — И от всей этой работы мне придется отка­заться! Никто ведь не будет строить такие дорогие ветростанции…

— Наша задача доказать министерству, что конструкцию ветряков можно упростить и стоимость станции снизить, вот и все, — сказал Андрей убежденно.

— Наша задача? — с сомнением спросила она.

— Я же сказал, что спаяю ваше кольцо.

— Но у вас не будет времени заниматься чужими делами, — вздохнула она. — Когда человек уеди­няется от гостей, это значит, что у него своих забот слишком много.

Он хотел отшутиться и не мог. На террасу вышли Нина и Улыбышев. Нина зажгла спичку и торже­ствующе сказала:

— Я же говорила, что они здесь! Видите, сидит и говорит комплименты Марине Николаевне! А вы бес­покоились!

«Значит, это не она, а он побеспокоился узнать, куда девался хозяин. Плохо, очень плохо, Андрей!»

Это беспокойство можно было понять как угодно. Оно выдавало неловкость, которую начал испытывать Улыбышев, спохватившись, что его увлечение заме­чено. «Теперь он готов бить отбой, — злорадно поду­мал Орленов, — но Нина ничего не хочет видеть».

Андрей не мог больше разговаривать с Мариной и встал.

— Потанцуем, — предложил он жене. Нина положила руку на его плечо.

— Может быть, мне следует отрезать уши Улыбышеву и сварить их, как делали когда-то древние населенцы Урала? — тихо спросил он.

— Слишком жирные, — ответила Нина.

Она оглянулась через плечо. Уши у Бориса Михай­ловича действительно были крупные, торчащие. Улы­бышев разговаривал с Мариной. Он сел в то кресло, которое освободил Андрей.

— И потом, твои предки давно уже оставили этот обычай, — продолжала Нина. — Теперь они предпочи­тают пельмени.

— Пель-мень, — строго сказал Орленов. — Это значит ухо-хлеб. И они перестали резать уши не по­тому, что не кровожадны, а потому, что их жены не танцуют весь вечер с одним и тем же мужчиной!