Электрический остров - [25]

Райчилин включил радиолу. Нина и Улыбышев пе­реглянулись и одновременно поднялись навстречу друг другу. Вслед за ними поднялись и другие пары. Но Андрей видел только жену и Улыбышева. Они танцевали свободно, легко. Улыбышев разговаривал, Нина смеялась одними глазами. Временами их засло­няли другие пары, но Андрею казалось, что все, что здесь происходит, происходит только для них. Для них играет музыка, для них это шумное веселье, как фон, созданный художником, чтобы лучше выделить героев. Это ощущение, внезапно возникнув, больше не ухо­дило.

И когда с Ниной танцевали другие, когда сам Ан­дрей танцевал с ней и с другими, ему все казалось, что глаза Нины и Улыбышева постоянно встречаются, будто Нина, как привязанная, поворачивает голову туда, где слышится мягкий голос Улыбышева, а он, непринужденно разговаривая с другими, смотрит только на нее.

А Нина и в самом деле была от души благодарна Борису Михайловичу. Весь ее маленький опыт хо­зяйки дома подсказывал, что без него вечеринка не получилась бы. Андрей — хороший муж и товарищ, но чересчур занят своими мыслями. С таким человеком интереснее разговаривать с глазу на глаз, тогда он легко открывается, умеет увлечь своими мечтами, по­шутить даже над собственными неудачами. Но, что ни говори, в этой любви к затворничеству как раз и ска­зывается та ограниченность, которая так присуща большинству работников науки. Борис Михайлович еще в первую встречу пошутил, что напрасно Нина вышла замуж за научного работника. «Специалист похож на флюс, он всегда односторонен!» — сказал тогда Борис Михайлович. «А как же вы?» — спросила она. «О, или мой флюс незаметен, или я плохой науч­ный работник!» — засмеялся Борис Михайлович.

Андрей никогда не умел так беззаботно шутить над собой и над своей работой. Он даже и во сне как бы старается сохранить серьезное выражение. Пожа­луй, это происходит оттого, что он еще слишком мало сделал для науки. Только такой человек, как Борис Михайлович, который уже привык к славе, к устойчи­вому благополучию, может казаться беспечным. И Нина, даже не замечая, как блестят ее глаза, следила за Улыбышевым, безотчетно радовалась тому, что и он так любезен и внимателен с ней, и когда они оказы­вались на несколько минут вдвоем, в танце, в корот­кой беседе, Нине казалось, что щедрое сияние славы, осенявшее Улыбышева, касалось и ее.

Внимательный взгляд Нины уже в первую встречу отметил, что Улыбышев всегда и везде чувствует себя первым и главным! Он никому не навязывал своего первенства, просто все другие отступали куда-то в тень. В тот торжественный для Нины и ее мужа день, когда она впервые увидела Бориса Михайловича, у нее тоже было ощущение, что все собрались чество­вать не Андрея, а Улыбышева. Но и тогда и сегодня Борис Михайлович умелой и мягкой рукой с милой скромностью направлял внимание гостей по правильному адресу. Андрей сам виноват, что его никто не за­мечает, он постоянно прячется в тень. А Борис Михай­лович принадлежал к тем людям, для которых не су­ществует темноты, они сами излучают свет. И Нина с гордостью думала о том, что из всех собравшихся здесь людей, может быть, только она сумела бы со­ревноваться с Борисом Михайловичем в умении светить другим. Недаром же Борис Михайлович так вы­деляет ее.

Нина осмотрела столовую торжествующим взгля­дом хозяйки. Да, эти молоденькие девушки завидо­вали ей, учились у нее, пытались ей подражать. Только Марина Николаевна скользнула по ней и Улыбышеву равнодушными глазами и отвернулась к Оричу, протягивая ему бокал. Ну, это понятно! Как ни мало пробыли на острове Орленовы, Нина уже слы­шала, что когда-то Борис Михайлович ухаживал за Чередниченко. Что-то там у них произошло, может быть, связанное с тяжелой болезнью Марины Нико­лаевны, но роман оборвался в самом начале. Вот по­чему, может быть, Марина и притворяется равнодуш­ной. Зато остальные не спускают с нее, Нины, глаз. Григорий Алексеевич Марков попытался подойти к ней, но Шурочка Муратова тут же уцепилась за него. Горностаев улыбается. Вера явно рассержена ее успехом. А вот Андрей… его нет, он, наверно, вышел на террасу…

Андрей действительно давно уже скрылся на террасе и сел в то кресло, которое облюбовал еще в на­чале вечера. Отсюда было хорошо видно танцующих, тогда как его неосвещенное лицо лишь слабо видне­лось во мраке, и он надеялся, что на нем ничего нельзя прочитать. Он с удивлением думал о том, что ревнует Нину. Он не хотел, чтобы среди гостей на­шелся какой-нибудь духовидец, который разобрался бы в том, что происходит у него в душе.

Так он сидел, углубившись в свои мысли, и испы­тывал огорчение оттого, что Нина даже не замечает его отсутствия. И, услышав шуршание шелкового платья, обрадовано повернул голову… Увы, это была не она. Из комнаты на террасу вышла Чередниченко с двумя бокалами в руке и остановилась, вглядываясь в темноту уставшими от яркого света глазами.

— Вот вы где, злой критик! — с удовлетворением сказала она, разглядев Орленова. Шелк прошуршал по шелку — она села в кресло рядом с ним. — А я смотрю и не вижу именинника. Спрашиваю у Нины Сергеевны, куда он исчез, она отвечает: «Думает!» — и продолжает танцевать. Тогда я решаю, что о нем необходимо позаботиться, и отправляюсь на поиски. Держите! Угадала я ваши желания? — она подала бокал и требовательно сказала: