Элегантный убийца - [66]

Убивать эту девку он не хотел. Ему надо было всего лишь оглушить её, чтобы самому завладеть драгоценными бусинами. Ему и в голову не приходило, что ударом палки по затылку женщину можно было убить. Да он и не думал о ней совсем. Все его мысли были направлены на то, как достать деньги на спиртное, о большем ему и не мечталось. Пусть этот боров-часовщик подавится. Просто цену сбивает, гад. Ведь баба сама сказала своему ухажеру: им цены нет. Ладно, сколько даст, столько и возьму. Не предлагать же ему купить браунинг. Еще в штаны наложит со страху.

Он свернул на улицу, где стояла будка часовщика. Сделав несколько шагов, замер, увидев, что часовщик стоит возле милицейской машины и что-то объясняет, размахивая руками, полноватому сыщику в штатском и двум сотрудникам в форме. Еще издали узнав Филонова, часовщик воскликнул:

— Да вот же он, сам идет сюда!

Филонов бросился назад и юркнул за угол. Да как убежишь — на несгибающейся-то ноге. Он сразу осознал бесполезность своей попытки скрыться. В отупевшем от постоянного пьянства мозгу мелькнула лишь спасительная мысль о том, что надо хотя бы избавиться от браунинга. Он с размаху перебросил его через высокий зеленый забор, за которым стоял белый опрятный домик, окруженный фруктовыми деревьями и парниками. Едва он успел это сделать, как из-за угла выскочили двое дюжих молодцов и схватили его за руки:

— Куда ты, дядя? Вздумал на старости лет в догонялки с нами играть?

Они подвели его к машине, вытряхнули содержимое сумки и обыскали одежду. Мужик в штатском чуть не подпрыгнул от радости, завидев извлеченные из кармана Филонова бусины.

Словно клад нашел, — подумал Филонов. — Значит, и вправду дорогие, а этот гад-часовщик за бесценок хотел жирный куш сорвать. Ну да ладно, попался по-глупому. Теперь за грабеж лет десять дадут. И Филонов вздохнул, понимая, на этот раз он уже вряд ли доживет до свободы. Смирившись, он равнодушно наблюдал, как суетится этот немолодой сыщик, приглашая понятых и оформляя прямо на капоте машины протокол изъятия бус. Илишь одна мысль о том, что теперь уж наверняка не удастся опохмелиться, беспокоила его.

Весь оставшийся день прошел у Сытенко в беготне. Надо было закрепить первый успех. С бродягой проблем не было: не зная о смерти своей жертвы, тот откровенно и довольно точно описал ход событий. Холодов опознал бусы, подаренные им когда-то жене. В щели на рукоятке костыля задержанного эксперты обнаружили микрочастицы засохшей крови.

— Так что висяка не будет — преступление раскрыто, — радовался Сытенко. — Жаль, конечно, что этот новенький из прокуратуры, Крутов, оказался прав. Теперь каждую санкцию на арест с трудом добывать придется: он будет осторожничать. Ну да ладно, через год пообтешется, поймет, что с преступниками в белых перчатках не борются.

Вечером в камере, мучимый непроходящим похмельем, Филонов вспомнил о выброшенном браунинге: Уж лучше бы попытался загнать часовщику эту штуковину. Атеперь валяется она в саду у местного куркуля без дела.

Но Филонов ошибался: браунинг уже не лежал между грядок клубники. Его подобрал вышедший в сад после обеденного сна муж хозяйки дома — Климов. О задержании бродяги с бусинами он узнал лишь на следующий день и никак не связал заброшенный к ним в сад браунинг с этим случаем: Скорее всего это путешествующие курортники, решив лететь самолетом и опасаясь контроля, по дороге в аэропорт избавились от запрещенного предмета.

Климов спрятал браунинг в углубление в каменной кладке задней стены дома, которое он заметил, когда укреплял ставни второго этажа.

Присев на низкую скамеечку между кустами, он задумался. Будучи суеверным человеком, он воспринял эту находку в саду дома, где жил, как знак судьбы. Если до этого он сомневался, возвращаться ли ему в Москву, то теперь уверовал, что появление в его распоряжении оружия — это сигнал к окончанию вынужденного безделья и началу активных действий.

Решено: я еду. И пусть будет что будет! Никогда я не привыкну к этой новой своей фамилии. Никакой я не Климов Александр Иванович и никогда им не стану. Я — Хлыстов Александр Петрович и не хочу быть никем другим. Но теперь все позади, и я должен решиться. Завтра же еду! Вот только Клавдию жаль: хорошая она баба. Да, может быть, если что не заладится в Москве, вернусь к ней.

Этой мыслью он успокоил себя и начал прикидывать, что скажет хозяйке дома о своей предстоящей поездке в Москву.

А началось все три месяца тому назад. Он приехал в большой южный город-курорт в командировку против своей воли. Хлыстову был непонятен смысл его поездки: поручение, которое ему дали, мог выполнить любой из пехотинцев Копченого, а не он, формально занимающий престижный пост директора фирмы с непонятным для русского человека названием. Но Копченый послал именно его для показа образцов предлагаемого товара. Но при этом никакими полномочиями не наделил. Ну покажу я им образцы, а дальше что? — недоумевал он. — Можно, конечно, договориться о сроках и объеме поставок, да что толку, если сам договор заключить я не могу. Темнит что-то Копченый.

Хотя какой он Копченый? Это для несведущих он — фигура, а для Хлыстова просто Валька Платонов, сосед по дому, которого с детства всерьез никто не принимал. Никогда ничем он не выделялся, разве что фарцевал успешно. Так что никого не удивило, когда он на финансиста пошел учиться, решил стать бухгалтером. Да и отец его крупным хозяйственником был, но умер в разгар перестройки. Деньги и связи сыночку Валечке он оставил. И у Вальки немалый талант к добыче денег, вот и пошел в гору. Даже авторитетом стал. Хотя ни разу судим не был. А Копченый — потому что смуглый. А мне плевать, — опять озлился Хлыстов, — для меня он как был Валяня с третьего этажа, так и остался.