Экватор рядом - [37]

В одежде бахардарских рабочих мелькают европейские и американские детали: ковбойки, шорты, сандалии, кеды жокейские шапочки. Неизменные принадлежности туалета сельского богача — зонтик, пробковый шлем и кисточка-опахало из лошадиного хвоста — символ власти и оружие против мух и москитов. Сейчас самодельные плетеные зонтики вытесняются фабричными самой необычной расцветки, но чаще всего черными, дождевыми. Некоторые селяне вместо зонтиков иногда пользуются в дождь сложенной вдвое соломенной циновкой, а на мух и москитов, видимо, не обращают внимания.

…Шествие не прекращается и в самый солнцепек. Особенно много путников по базарным субботам и в праздники. Сегодня воскресенье. Вот идет семейство. Папа в белоснежной марлевой шамме, в руках зонт-трость; мама тоже во всем белом. Трое дочерей — в цветастых платьицах. Сзади шлепает мальчонка-слуга с корзиной в руках и узлом на голове. Это богатый бахардарец с семьей шествует на пикник к берегу Голубого Нила.

Навстречу цепочкой бредут хворостоносы. Худые, изможденные, едва прикрытые тряпьем женщины и дети. Целые горы хвороста привязаны веревками и лыком за спиной, и, чтобы сохранить равновесие, хворостоносы бредут, почти согнувшись пополам. Около наших домиков, в тени гигантского сикомора, они устраивают привал — медленно приседают, а затем резко опрокидываются назад, прямо на вязанку хвороста. Каждый день одни и те же лица это хворостоносы-профессионалы. И с каждым днем все длиннее и длиннее их нелегкий путь, ибо все шире разрастается Бахар-Дар, все дальше отступают от городского дровяного рынка порубки в саванне и джунглях. Один рейс — пять — семь километров в оба конца и три-четыре таких рейса в день.

Жуткая это картина — ритмично покачивающаяся гора хвороста, а под нею — бессильно болтающиеся руки, оловянный нашейный крест, свисающий чуть ли не до дорожный пыли, и закрытые от усталости и однообразия изнурительных путешествий глаза. Но еще страшнее зрелище последнего, предвечернего шествия хворостоносов из городка: они идут, покачиваясь, освобожденные от груза, но уже навечно сгорбленные, с веревками, намотанными вокруг пояса или шеи; хриплые пьяные женские голоса, разбавленные детским дискантом, выводят невеселые протяжные песни. Что-то напоминает в них репинских бурлаков. За день каторжного труда — 50 центов, из которых половина, а то и все остается в какой-нибудь самой захудалой харчевне. Стакан-два мутной браги вечером — награда за тяжкий день, полусон по дороге домой в деревню, и ночь в тяжелом забытьи до следующей зари, до следующей вязанки.

Рабочие-носильщики переносят грузы вприпрыжку, на голове или на плече, подпирая тяжесть палкой. Я спросил как-то у Гизау, почему они не идут, а почти бегут. Он ответил, что так легче переносить грузы. Может быть, это и так. Но я вижу их лица: они сведены судорогой нечеловеческой усталости, а в их глазах можно прочесть всегда одну и ту же думу: «Вот донести бы скорее, скорее, скорее эту последнюю проклятую ношу». А «последняя» на следующий день снова сменяется первой. И так каждый день. Даже по воскресеньям, когда власти официально запрещают трудиться. Этот запрет выполняют только торговцы и всякий имущий народ; эфиопы говорят: «Сын богача в городе, сын бедняка — на гумне».

Часто по «Дороге тысяч ног» проходят муло-пешие, реже конно-пешие процессии. Главная фигура — всадник (помещик или сельский староста). Свита-слуги — на своих двоих. Впереди, перед всадником, — крепкий юноша с палкой, а у хозяина побогаче — с винтовкой за спиной. Традиция, перешедшая в наши дни из смутных времен феодальной междоусобицы, когда за каждым поворотом тропы хозяина могла подстерегать засада. Но авангард нужен помещику и сейчас — еще много глухих мест на дорогах-тропах, где можно повстречаться со змеей, волком или гепардом. Поэтому во главе колонны всегда шествует самый смелый и самый сильный из слуг. За хвостом мула или лошади еще несколько слуг, число их зависит от важности персоны всадника. Первые два-три человека в этой цепочке тоже вооружены винтовками или тяжелыми палками, остальные несут поклажу. Так было 100 и 200 лет назад, так есть и сейчас. Ничто не изменилось, только вместо кустарных ружей — трофейные итальянские винтовки, а у всадников вместо оплетенных медью походных шлемов — пробковые, импортные.

Если всаднику или лошади вздумается пройтись рысью— на рысь переходит и вся свита; иногда такой марш-бросок измеряется несколькими километрами. Просто 104 диву даешься, думая о выносливости этих людей — рабочих дровоносов, телохранителей. И это на высотах в два-три километра над уровнем моря! Народ стальных мускулов. Недаром же чемпионом по марафону римской и токийской олимпиад 1960 и 1964 годов стал сын Эфиопии военнослужащий Абебе Бикила. 42 километра 195 метров за 2 часа 12 минут 11,2 секунды! Уже будучи в Эфиопии, я узнал, что в 1960 году он, собственно говоря, был запасным в маленькой олимпийской команде своей страны. Тысячи аддисабебцев с восторгом встречали своего кумира, а я подумал о том, что в толпах встречающих — десятки и сотни таких самородков-марафонцев.